Когда она молчит слишком долго, я снова опускаю ладони в воду. Уилла кусает губы и критически смотрит на меня.

– Проглотила язык?

– Нет. Просто не уверена, что от этого ответа тебе станет легче.

Я закатываю глаза и резко выдыхаю, прежде чем снова запрокинуть голову. Определенно понадобится проверка на наличие судимости.

– Ты скажи, а я послушаю.

– Хорошо. Моя мама – сексопатолог.

Она, должно быть, шутит.

– А мой папа – солист группы Full Stop.

Я выпрямляюсь:

– Что, прости?

– Тебе бы слух проверить. Моему отцу пришлось купить слуховые аппараты довольно рано после гастролей и слишком громких выступлений.

Многословно.

– Я услышал. Просто… – Я качаю головой. – Тебя вырастили сексопатолог и рок-звезда, и это каким-то образом дает тебе право заботиться о моем ребенке?

– Почему бы и нет? Они замечательные родители. Только не надо так странно себя вести. Люди всегда становятся странными, когда узнают, что Форд Грант – мой отец.

Я не отвожу от нее глаз.

– Ты же не какой-то психованный суперфанат, правда? Я сразу подумала, что ты похож на Гарта Брукса.

У меня сводит челюсть.

– Песни о том, что твой грузовик ломается. Твоя собака умирает. Твоя женщина уходит к другому.

Она смеется, не обращая внимания на то, что только что разорвала швы на медленно заживающей ране. И не потому, что я скучаю по Талии, а просто потому, что мужская гордость может выдержать не так уж много ударов.

Проходит всего пара мгновений, и между нами повисает неловкое серьезное молчание. У меня не очень получается сохранять дружелюбие. Это не моя сильная сторона.

Я не игривый, я ответственный. Только таким мне и позволяли быть. Только это и нужно было семье.

Зеленые радужки светятся, она смотрит на меня тревожно.

– Насколько глубоко я попала впросак?

– На данный момент ты уже почти тонешь, – говорю я.

– Ну блин. Трудно будет вот так бегать за своим ребенком все лето.

Я тяжело вздыхаю, благодарный за то, что она не требует больше информации о чертовой неразберихе, называемой моей жизнью.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? Если да – я пойму.

– Нет, – вырывается у меня слишком быстро, и я даже не уверен, почему. Я должен хотеть, чтобы она ушла, но не хочу. Она уже нравится Люку, она уже здесь, и мы уже все выяснили. К тому же она гораздо менее раздражающая, чем почти все остальные доступные мне варианты. – Все в порядке. Между нами мир, если дашь мне автограф.

Она моргает:

– Шутишь?

– Нет.

Ее нога скользит по виниловому дну джакузи и задевает мою.

– Шутишь.

– Нет. – Я прикусываю внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержать ухмылку. Может, мне следовало разозлиться. Или отправить ее домой. Но мысль о том, чтобы вернуться в начальную точку, кажется мне утомительной.

Есть что-то освобождающее в том, чтобы просто… отпустить все это.

– Все в порядке. Я никому не скажу, что ты пошутил. Я дам тебе автограф и сохраню твою репутацию самого сварливого владельца ранчо на всем белом свете в полной неприкосновенности.

– Уилла, ты заставляешь меня жалеть о моем решении нанять тебя.

Она указывает на меня.

– Да. Именно так. Какая шутка? Здесь не шутят.

Она беззаботна. Она весела. У нее отличное чувство юмора, которое мне по душе, хотя я отказываюсь это показывать. И следующие двадцать минут она рассказывает истории о том, как росла в знаменитой семье. Она говорит, я слушаю. И время от времени, когда кто-то из нас ворочается в маленьком джакузи, наши ноги соприкасаются.

Это невинный контакт. Или, по крайней мере, должен таким быть. Когда это случается, мы не смотрим друг на друга. Если честно, я боюсь смотреть на нее слишком пристально.

Но по моим ногам все равно бегут искры.