Почему все мамы уверены, что их дети обязательно погибнуть, стоит переселиться на другой конец города?

Дверь с грохотом распахивается, впуская в приемную самку богомола — Стерлядь явилась. Одарив меня самым высокомерным взглядом, Марина буркнула что-то приветственное и двинулась в кабинет, не забыв рявкнуть на пороге:

— Кирилл, кофе!

— Все, Лидия Федоровна, прощайте. Я был красивым, умным мальчиком, но умер на благо человечества, — я зажал трубку между плечом и ухом, горестно вздыхая.

— Ты чего несешь? Перегрелся? — удивилась начальница отдела, ошарашенная моим заявлением.

— Марина Марьяновна пришла, — я добавил голосу больше трагичности, получив в ответ глубокомысленное: «А-а-а».

— Тогда беги. Но девятнадцатого, чтобы ожил и явился. По форме. Костюм черный, обязательно галстук. Мы выдадим косыночки, — строго добавила Лидия Федоровна, затем резко положила трубку.

Я еще несколько секунд сидел в прострации и пытался сообразить, где взять галстук.

Погодите, какие косыночки? Мы в пионервожатые записываемся?

— Идиотизм, — бурчу я, топая к кофемашине.

Пришлось изменить собственному наказу налить воду из бачка унитаза — использовал ту, что предназначалась для растений. Мутно-желтый цвет с белым осадком на дне приятно тревожил душу, пока я ложечкой размешивал четыре ложки соли. А что? Перепутал сахарницу и солонку. С кем не бывает, всю ночь не спал.

Схватив нужную папку, я бросаюсь в кабинет Марьяновны, придерживая блюдце с горячим напитком. Сама Стерлядь сидит, уставившись бессмысленным взглядом в монитор и даже не поднимает головы, стоит мне перешагнуть порог. 

— Почта, задания, кофе! — громогласно объявляю я. Да так, что Марина морщится, потирая лоб.

— Тише можно? Зачем так орать… — вяло огрызается стерва.

Выглядит она не лучше меня. Такое ощущение, словно Белоснежка всю ночь с гномами яблочный самогон пила. Кожа и губы белые как снег, волосы черные, глаза красные.

Прямо жалко стало. Почти.

— Тяжелая ночь сильной и независимой женщины? Сорок кошек не давали спать?
Вот кто меня за язык дергает, а?  

— Убью я тебя, Ливанский, — засопела Марина, но без огонька.

Она уже потянулась к чашке кофе, когда я осторожно отодвинул оружие массового поражения подальше. Встретив недоуменный взор, уловил в нем понимание. Одна бровь приподнялась, затем усмешка коснулась края полных губ.

Красивая она, эта Стерлядь. Может, не будь я мальчиком на побегушках, а Марина — стервозной начальницей, вышло бы что-то интересное. Только между нами трудовой договор и моя будущая книга. Настоящий любовный роман.

— Соль? — хмыкнула Марьяновна, убирая руку.

— Еще водичка под цветы, — иронично добавил я, выливая кофе в чахлый кактус на подоконнике.

С момента моего прихода цветы никто не поливает. Вода под них, кажется, тоже с того времени в бутылке стоит.

Марина хихикает и сразу морщится, потирая виски.

— Зато полезное дело совершил — полил кактус, — отвечает она устало. Взгляд у Стерлядь грустный, заспанный. — Никого не приглашай, начальника нет.

— Меня желательно тоже, но мир несправедлив, — буркнул я, шагнув в сторону выхода.

— Кирилл, кофе! — слышу в спину очередной приказ. Проснулась.

— Так вас же нет, — ехидно отвечаю я, в ответ раздается драконий рык. 

Оборачиваюсь, а там Халк, ростом метр в прыжке, туфлю с ноги снимает. Иногда я думаю, что это у Марины лишь на меня такая реакция. По крайней мере никто не говорил о любви Марьяновны к насилию над сотрудниками. Или повезло слишком, или я такой особенный.

— Ты меня доведешь до преступления! — гаркнула Стерлядь, а я ловко закрываю дверь. Глухой удар с обратной стороны заставляет смеяться.