Движение и есть время.

Шум в ушах, снежинки в глазах, в руках поводья. Ноги в высоких сапогах будто вошли со стременами в неразрывный союз, тёплый костюм странного кроя, на поясе сабля. Седло удерживает неопытного седока – впрочем, вообще не припомню, чтобы раньше доводилось ездить верхом. Так что степень моего удивления с прояснением ситуации только нарастала.

Справа, одетый в расшитый золотом костюм, увлечённо обозревал перспективу г-н Павленко, на миг привстав и полуобернувшись в мою сторону. Кони наши некоторое время бежали в ногу, уровень его взгляда для меня был неизменен, и сабли покачались ровно и в такт, поблескивая на солнце. Жорж приблизился и, придерживая одной рукой головной убор, прокричал:

– Я их вижу, глядите вперёд!

Последовав его примеру, я привстал в седле, приложил козырьком, заслоняющим от глаз и ветер, и солнце, ко лбу руку и глянул вдаль. Горизонт обозначился тонкой линией далёкого леса, зелёным отливом указывая на свою сосновую сущность; от линии, чуть ниже, отделилась группа точек – очевидно, это отряд, движущийся навстречу. Через некоторое время стало видно, что его численность не уступает нашей.

– Жорж, а кто это был, слева от меня, в рыжей шапке?

– Полагаю, здесь вы можете не задавать подобных вопросов: попытайтесь сообразить сами.

«Действительно, – отчего-то подумалось мне, – зачем спрашивать кого-то, если всё равно окончательный ответ найдёшь в себе».

Жорж натянул поводья и стал отдаляться, а я, обернувшись, крикнул ему: – Так это Сигизмунд Лазаревич Маузер-Альпеншток! – Без сомнения, мне стало ясно всё относительно этого существа с невообразимым именем, проводящего сутки напролёт за переносом манускриптов в цифровой архив. Странные имена вообще отличали изделия моего коллеги, в особенности после серии неолитиков. О, эти создания из плоти, крови и рефлексов, да их была целая армия. Один из образцов, XIV, с повреждённым мизинцем на левой ноге, подлежал ревиталированию, однако спецсотрудники заказчика спутали его с XVI-м, в результате чего Жоржу, в конце концов, когда недоразумение обнаружилось, пришлось подвергнуть этой процедуре не только XIV-го вслед за XVI-м, но и самих спец. сотрудников. Впрочем, командировочные листы им были отмечены в надлежащем порядке, и подмены никто не заметил.

Мы стремительно сближались; конь, разгорячившись, из ноздрей выпускал пар.

Но как мы сюда попали? Жорж накануне говорил о важном деле, об эксперименте, имеющем непосредственную важность для повседневности. Путь между вопросом и ответом часто пролегает через пустыни, овраги и леса. Птица, поднявшись в небо, свободна в своём полёте, ей не страшно бездорожье, но и она опасается гор. Человек, взлетая мыслью, всё же привязан к самому себе: от этого не оторвёшься так просто, не сменишь, как пару сапог, – и, обойдя все препятствия, оставив за спиной себя прошедшего, находишь ответ в себе настоящем. Жорж говорил о способе двигаться быстрей.

Чёрная сотня резвых лошадей, управляемая неистовыми наездниками, мчалась нам навстречу; послышался топот копыт, сминающих снег. Вне всякого сомнения, предстоял стремительный бой. Наша передовая линия выстроилась подобно клину журавлей; мы с Жоржем и Сигизмундом Лазаревичем Маузер-Альпенштоком, теперь подтянувшимися ко мне, оказались впереди и обнажили своё оружие. Противник повторил характерный жест, и сотня сабель, поднятых вверх, засверкала в лучах восходящего солнца. Впрочем, отметить красоту панорамы было некому, так как прессу никто о событии не предупреждал, а мысли участников были поглощены иными соображениями.