А вечером, когда папа возвращается с работы, происходит то, что меня снова заставляет задуматься над словами сестры.

– Вера, сколько можно, – смотрит папа на маму так, словно испепелить ее хочет. Нет, на нас с Лидусей он реже кричит. Просто потому, что нам достаточно одного его взгляда, чтобы нас пригвоздили к полу, и мы чувствовали себя виноватыми. – Это невозможно есть. Отвратительно. Ты снова пересолила.

– Прости, я…

– Это я солила суп, папа, – зачем-то перебиваю маму и впервые вру отцу. Это все Лида. Это точно из-за нее я так поступаю. Плохой пример заразителен. Просто мне не хочется, чтобы он снова отчитывал маму. Мне становится обидно за нее.

– За что мне все это? – со вздохом причитает отец. – Еще не хватало, чтобы меня опозорила собственная дочь. Вера, это все ты виновата. Почему ты не научила ее? Ей уже исполнилось восемнадцать, а она не в состоянии посолить нормально еду? – кричит, уничтожая еще и взглядом.

– Прости, я все поняла. Я исправлю, все сделаю, – тараторит мама.

Папа швыряет ложку на стол и выходит из кухни. А потом и из дома. Мы с Лидой выдыхаем. Кажется, гроза миновала. Папа когда психует, идет в церковь. Там он находит успокоение. Поэтому ближайший час его не будет. А когда вернется, его настроение уже будет сносным.

– Есения, зачем ты соврала отцу? – осуждает меня мама. Смотрит так, словно это действительно я пересолила чертов суп и свалила всю вину на нее. – Разве мы не учили тебя говорить только правду? Разве ты не знаешь, что за это Всевышний накажет тебя?

– Прости, мама. Я… я хотела, как лучше.

– Иди к себе в комнату и помолись. Раскайся и попроси прощения за свою ложь, – со злобой отчитывает она. Недовольно поджимает губы в тонкую линию и указывает мне пальцем на выход из кухни.

– Хорошо мама, – беспрекословно выполняю и ухожу к себе.

Следом за мной в комнату входит Лида.

– Есь, вот скажи, это справедливо? – взмахом руки указывает на дверь.

– Я не знаю, Лидусь. Не знаю. У меня двоякие мысли по этому поводу.

– Я уже не маленькая. Мне шестнадцать. И я уже понимаю, что это не нормально. Есть, ты же еще старше. Как ты не понимаешь, что это абсурд?

– Что именно, Лид?

– Все. Все эти дурацкие правила, традиции, посты, предписания, служения. Это не для всех. Пусть этим занимаются те, кто хочет, кому это нравится, по душе. Почему я должна им следовать?

Кажется, что мой прежний мир начинает стремительно рушиться, словно среди белого дня чистое небо разрывает молниями. Хотя нет, не начинает, не кажется. Уже рушится. Как все это остановить?

– Я хочу жить так, как мне нравится. И я это сделаю, вот увидишь! И очень скоро!

– Лида! – оседаю на край кровати, пораженная словами младшей сестры.

(Роман)

После пар торможу возле школы, чтобы забрать мелкого.

– Твою ж мать, Ярик, – рычу, увидев, что брат идет, волоча за собой рюкзак. Бомбер абы как завязан на бедрах. Губа разбита.

Открыв дверцу, плюхается на сиденье.

– И че это? – рявкаю на него.

– Ничо, не агрись, поехали давай.

– Ты мне, блять, так не дерзи, – заряжаю мелкому подзатыльник. – Че за нахрен, спрашиваю?

– А сам не допираешь? – скалится, но под моим взглядом быстро тухнет. – Да там, пришлось одному тюбику на пальцах объяснять, как надо с девочками разговаривать.

– За девчонку, что ли, вступился? – уже без агрессии уточняю.

– Типа того.

– Ладно, поехали, – выкручиваю руль и выезжаю на дорогу.

Просто так кулаками махать, как говорит Петрович, и я не люблю. Просто обстоятельства вынуждают защищать свои права и интересы. А иногда это просто вынужденная мера. Поэтому ругать Ярослава за то, что он за девчонку вступился, конечно же не стану. Слабый пол на то и слабый, чтобы их защищать. Все правильно он сделал.