Аэродромы сооружали заключенные, и уже в июле 1942 года Владимир Коккинаки на американском бомбардировщике Mitchell пролетел по трассе и доложил, что вчерне она готова. С неизбежными потерями зимой смирились заранее – скорость доставки самолетов на фронт была важнее. Известный полярный летчик Илья Мазурук вернулся на Дальний Восток с фронта большим начальником – командиром перегоночной авиадивизии и всего АлСиба. На «Митчелле» с нарисованным белым медведем он провел из Фэрбенкса первую партию самолетов. Истребители с подвешенными запасными бензобаками летели за бомбардировщиком клином, как журавли. Только так можно было не растерять их – штурмана в одноместном самолете не предусматривалось.

В Уэлькале, осмотрев и заправив технику, механики передавали ее летчикам второго полка, выходившим на второй отрезок трассы, пока первая партия перегонщиков возвращалась на Аляску. Теоретически, советскую часть маршрута, состоящую из пяти этапов, можно было пролететь за пять дней. Но уже на первом перегоне летчики в полной мере испытали коварный характер трассы, прочерченной в кремлевских кабинетах. Условия были невыносимыми, против была и природа, и техника союзников. Самолеты чинили, погода не давала взлетать, вынуждала уходить на запасные аэродромы. В итоге вместо пяти дней первая партия самолетов добиралась до Красноярска больше месяца. Две машины были потеряны. А после сдачи первых самолетов погибли летчики пятого перегоночного авиаполка: сразу после взлета разбился транспорт, возвращавший их на базовый аэродром.

Трассу совершенствовали, оснащали новыми средствами навигации. Командиров, допускавших аварии, снимали, разжаловали – но катастрофы продолжались. Истребители, время боевых вылетов которых редко превышало час, на перегоне держались в воздухе несколько часов. Пилоты теряли ориентацию, перелетая через горы в облаках и тумане, испытывая кислородное голодание. Не менее 115 летчиков погибло здесь в годы войны. Вся история АлСиба стала историей трагедий и героизма. Но свою военную миссию Берингийский авиамост выполнил – по ней перелетело более половины поставленных в СССР столь нужных нашим летчикам «Аэрокобр». С Аляски через Сибирь наши летчики перегоняли усовершенствованные истребители «Кингкобра», транспортные «Дугласы», тренировочные «Тексаны», бомбардировщики «Митчелл» и «Бостон».

В Магадане Гунченко меня приютил поначалу в теплом подвале своей пятиэтажки, а певекский знакомый Юрий Васильев к тому времени стал руководителем областной писательской организации и тоже перебрался в положенную по статусу квартиру в самом центре города. По сути это был творческий клуб, куда ежедневно стихийно сходились поэты и прозаики, художники и столичные диссиденты, где в воздухе витали самые невероятные тундровые и литературные истории, рождались сюжеты, давались безжалостные и честные оценки тому, что недавно опубликовано, или над чем пока работают мэтры тамошней литературы. Здесь читались стихи и едкие эпиграммы, планировались поездки и экспедиции, рождались авторитеты и кандидатуры в святая святых советской литературы – Союз писателей. Членство значило фактически гарантированный успех у издателей, хотя далеко не всегда – у критиков, обещало гонорары, творческие оплаченные поездки и даже квартиры, которые тогда никто не покупал – их просто ДАВАЛИ.

В кипении этого творческого бульона уже тогда главенствовали имена Куваева, Мифтахутдинова, Леонтьева, Рытхэу, поэтов Анатолия Пчелкина, Миши Эдидовича и Тони Кымытваль. Но протекало через сообщество и много других, чьи имена в памяти стерлись – я ведь и сам был здесь фигурой временной. И если и оставил свой след в чьей-то памяти, то лишь наделавшей шуму в городе встречей с канадцем Фарли Моуэтом, позволившей попутно потренировать мой институтско-дипломный английский. Удачным следом оказался и мой самый счастливый рассказ «Как уезжал Макаров» о нашей рыбалке с Колей Балаевым на озере Эльгыгытгын два года назад, когда я работал в певекском Штабе. Именно его оценил вскоре Олег Куваев, и это стало основой наших контактов, а потом и поводом для разных экспедиционных и творческих замыслов. Переписка, которую мы затеяли с великим Моуэтом, привела лишь к упоминанию в его книге «Siberians», с которого я начал эти записки, да еще к нескольким книгам-оригиналам, пришедшим ко мне однажды в изодранной посылке.