– Мы вам одно, а вы – свое. Так работать нельзя, – заключила долгожительница статистики, оторвавшая свое драгоценное время на какие-то клинические разборки.

– А как же Эра Водолея, – вспомнила Лизавета Петровна, – когда поступками человека будет руководить целесообразность?

Но сегодня Серафима, видимо, не собиралась полемизировать. Да и не было здесь доктора Труша, ее непримиримого оппонента, который почти всегда был не согласен с ней, что давало ей дополнительный адреналин.

– Ну что будем делать? – спросила Серафима, попеременно взглядывая то на Резеду, полуприкрывшую свои глазки-щелочки, то на Козодоева.

– Не знаю, – отвечал Козодоев. – Но она, жена этого больного, уже три раза звонила, и каждый раз требует наказания виновному, то есть тому, кто выезжал, – договорил он.

– Виновному в чем? – спросила Мячикова.

– Да уж и не знаю в чем, – сокрушенно вздохнула Серафима, еще раз взглянув на Козодоева.

– В том, что не отвезла, – пискнула Резеда, открыв глазки.

Лизавета Петровна молчала.

– Так, садитесь и пишите объяснительную, – сказал Козодоев, порывшись в бумагах, ища чистый лист.

Но чистого листа не нашлось. Пришлось писать на обратной стороне какого-то формуляра. Написав объяснительную, Мячикова передала написанное Козодоеву. Тот молча взял и передал Серафиме.

– Но вы имейте в виду, выговор все равно будет, – сказал Козодоев, обращаясь к Мячиковой. – Больной всегда прав, – помолчав, проговорил он. – К тому же, над вами висит еще эта женщина из реанимации. С сотрясением, – бодро сказал он.

– Она тяжелая? Вы что-нибудь знаете? – испытывая к Козодоеву некоторую симпатию за его правдивое освещение фактов, спросила Мячикова.

– Тяжелая, – пискнула Резеда, снова открыв на мгновение глазки.

И Мячикова умолкла и пожалела, что не успела все узнать сама.

– А вы не могли бы мне дать прочесть эту жалобу? Хотелось бы знать, что пишет жена этого больного, – спросила Мячикова Серафиму.

– Мы не даем читать жалобы тем, на кого они написаны, – отчеканила Серафима.

– Отчего же? – удивилась Мячикова. – Кому, как ни ответчику, надо знать, в чем его обвиняют. А как же презумпция невиновности? – холодно спросила Лизавета Петровна.

– А вы не умничайте, не умничайте, – бросила Серафима. – Мы сами знаем, как надо разбирать жалобы. Я делаю это уже тридцать лет. К тому же, у нас есть Артур Артурыч, если что, – вспомнила она Фазана.

Потом, позже, будучи в диспетчерской, Мячикова узнает, что письменной жалобы не было вообще. Что эта самая жена больного только звонила по телефону, и что случившаяся рядом ответственный врач Татьяна Васильевна, произнося вместо «а» – «о», в самых, что ни есть дружелюбных и даже заинтересованных тонах, просила эту жену написать все, что она только что ей сказала.

– Т-о-гда мы сможем дать это-о-му делу ход, – недвусмысленно сказала она.

«Вот и в поликлинике хирурги ничего острого не нашли, – в который уже раз подумала Лизавета Петровна. – За что же выговор? Ну, значит, очень хочется», – подумала она опять, сразу же представив себе Фазана. «Уволить? Нет ничего проще, – с нагловатой ухмылкой сказал он однажды на пятиминутке по поводу какой-то ситуации в другом лечебном учреждении. – Просто надо что-нибудь найти, а нет, так придумать. Жаловаться все равно некому». И хотя сказано это было в общем и всуе, народ надолго притих, обсуждая «фазаньи» откровения. Остававшаяся часть суток прошла в состоянии покоя и равномерного прямолинейного движения, как часто думала Мячикова, имея в виду то, что она спокойно, без дополнительных затрат энергии, обслуживала и обслуживала вызовы один за одним. Были всё нормальные люди. Они отвечали на вопросы, соглашались на инъекции, не мешали ставить капельницы. Они показывали горло и живот, позволяли слушать и переслушивать. Они с пониманием собирались в травмпункт или в больницу. И никто не просил привезти «портативный», как ей однажды сказали, рентгеновский аппарат домой на том основании, что было два часа ночи. Никто не требовал от нее выйти за дверь и снова позвонить на этот раз тихо, полагая, что эта воспитательная мера послужит основанием для более приязненного отношения к его почкам.