«Это была одна из тех ужасных гроз, которые разражаются иногда над большими низменностями. Небо не вспыхивало от молний, а точно всё сияло их трепетным голубым, синим и ярко-белым блеском. И гром не смолкал ни на мгновение. Казалось, что там наверху идёт какая-то бесовская игра в кегли высотою до неба. С глухим рокотом катились там неимоверной величины шары, всё ближе, всё громче, и вдруг – тррах-та-та-трах – падали разом исполинские кегли…»

Он с интересом закрыл книгу и взглянул на титульный лист. Теперь у него в руках было прижизненное издание Александра Куприна «Новые рассказы» – «Чёрная молния» и «Мученик моды».

Какая-то заочная перекличка с предыдущим текстом несомненно была, и чтобы обнаружить необходимое для понимания связующее звено, он вернулся к купринскому рассказу:

«И вот я увидал чёрную молнию. Я видел, как от молнии колыхало на востоке небо, не потухая, а всё время то развёртываясь, то сжимаясь, и вдруг на этом колеблющемся огнями голубом небе я с необычайной ясностью увидел мгновенную и ослепительно чёрную молнию. И тотчас же вместе с ней страшный удар грома точно разорвал пополам небо и землю и бросил меня вниз, на кочки.»

Вскоре художественное повествование сменилось рассуждениями о квантовых флуктуациях, планковских размерах и параллельных вселенных. Книга вновь явила свою строптивую суть, обратившись сборником статей по теории струн. Разбираться в тонкостях «теории всего сущего» у него не было ни сил, ни возможностей. Он лишь попробовал осмыслить значения отдельных заголовков и пытался ухватить суть некоторых фраз из резюмирующих частей.

Метаморфозы с книгой ещё продолжались некоторое время, пока, наконец, книга не посчитала для себя нужным принять «планковский размер» или попросту исчезнуть, обратив свой материально-телесный образ в ощущение своего присутствия. Библиограф не обладал мнительностью и не мог похвастаться способностью «видеть, не видя, и слышать, не слыша», но всё-таки сумел почувствовать, что книга трансформировалась в нечто сопутствующее, разумное и всесильное.

Пока эта неожиданно объявившаяся сущность представала в предметном воплощении, библиограф не придавал большого значения происходящему, принимая всё за болезненную игру разума, во всяком случае, не усматривал за постоянными перестроениями обнаруженного им объекта какой-либо особенной физической природы. Ощущение довлеющей над ним неизъяснимой силы оформилось только после перехода сущности в её бесплотное состояние, а когда, оказавшись на платформе, он увидел надвигающуюся на него грозовую тучу, он понял, что всё время с момента обретения «книги» находился с вторгнувшейся в его жизнь сущностью в прямом информационном контакте. Весь горизонт перед библиографом заволокло огромное чернильное пятно, которое стремительно тянулось к солнцу, предвещая непогоду и неминуемую грозу. Единственным разумным решением было пересечь поле и дойти до ближайшей берёзовой рощицы, где можно было бы укрыться в чаще и переждать ненастье. Он любил эти места за красоту природы, за безлюдность открытых просторов и за ласкающую слух любого городского жителя звенящую благоговейную безмятежность. Летом здесь пели птицы, шелестели травы, и всё благоухающее воздушное пространство было наполнено беззаботным жужжанием насекомых. Но сейчас он был почему-то единственным путником в этой заповедной стране диких трав и цветов, и одиночество, против обыкновения, не умиротворяло его, а, скорее, пугало.

Гроза случилась невероятно быстро. Чернильная туча проворно заволокла всё небо, прижимая к земле белёсые струйки тумана, которые подхватывались тяжёлой массой влажного воздуха и включались в общее движение всего и вся. Цветы и травы покорно гнулись под грозовым напором, отчего луговая пустошь приобретала цвет матового серебра. Дождя не случилось, но громадный огненный шар молнии бесшумно катился над этим серебряным полем вопреки ветру, совершенно не ощущая противодействия среды. Библиограф пожалел, что пропустил подобное описание происходящего в книге, посчитав его неловкой фантазией неискушённого автора.