А ещё – я вижу в них что-то родственное себе.

Их невозможно найти на классических цветниках, их не встретишь в орнаментальном партере, цветочных арабесках или ковровых рабатках. Как правило – они растут на газонах панельных многоэтажек или на кустарных клумбах, которые устраивают неутомимые дачники на своих приусадебных шести сотках. Эти цветы существуют как бы сами по себе, без административного внимания городских служб, занятых благоустройством, и вопреки ревнителям паркового благолепия, признающих исключительно декоративные интродуцированные виды.

Но они столь же любимы Природой, как сопричастные их абстрактным формам звёзды. А на последние, вместе с моими космеями, равняется всё живое. Ведь среди звёзд не бывает лишних, не может быть невостребованных и случайных. Ибо всё рождённое – зачем-то нужно и служит какой-то определённой цели… Вы спросите какой? А на этот вопрос человек отвечать не обязан, поскольку ответ на него есть исключительно у одной Природы.

Не могу поручиться, что в перестроенном здании строители сумели сохранить фундамент. Помнится, что из-за забора, огораживающего стройплощадку, я видел как копровая установка с оглушительным грохотом забивает в землю стальную балку, возможно, укрепляя старый фундамент или же возводя новую свайную конструкцию вместо прежней.

Нельзя сказать, что бывшему на этом месте Дому культуры не был нужен ремонт или реконструкция. На техническом этаже, расположенном под его скатной крышей, то и дело возникала аварийная обстановка: то выходила из строя система общего водоснабжения, то сбоила приточно-вытяжная вентиляция, то какая-либо другая инженерная система. Но в остальном Дом культуры оставался крепким и надёжным, не говоря уже о том, что он был по-своему красив, если брать в расчёт исключительно его внешний вид. Фасад украшали белоснежные колонны коринфского ордера, а треугольный фронтон венчал изящный горельеф, изображающий, кажется, одухотворённых школьников, идущих с книгами навстречу солнцу. Хотя, может быть, там было что-то другое, я больше обращал внимание на внутренние помещения Дома культуры, где у нас, пионеров, были многочисленные кружки.

Вошедших внутрь встречала парадная лестница и огромный витраж, благодаря которому на мраморном полу и ступенях лежали разноцветные солнечные блики, перекликающиеся с яркими красками подпотолочного фриза, на котором я особенно выделял школьника, удивительно похожего на меня.

Теперь здесь вместо Дома культуры высится огромное сооружение, выполненное из стекла и бетона, отмеченное карусельными дверьми с прозрачными вертикальными створками. Бесконечный людской поток тянется туда и оттуда, и я даже не могу точно определить функционал этой постройки, но точно знаю, что Дома культуры там больше нет. Как впрочем, больше не существует и одухотворённых пионеров, идущих с книгами навстречу солнцу. И нет больше расписного подпотолочного фриза, где был так правдиво изображён школьник, удивительно похожий на меня.

В фойе, как и в прежние времена, очень много слепящего солнца, а оригинальные интерьеры стали ещё просторнее и даже ещё светлее. Однако никто больше не любуется игрой светотени на расписных стенах, и не следит за лучистым мерцанием на полу и мраморных ступенях. Как нет и самих этих ступеней вкупе с узорчатым мраморным полом. Красоту потеснило удобство, и я уверен, что никто из сюда вошедших больше не променяет бегущие эскалаторы на помпезные лестницы, огромные окна на затейливые витражи.

Людей можно понять, но мне почему-то подумалось совсем о другом. О том, что вместе со всем приобретённым, люди безвозвратно потеряли. А потеряли они время, потраченное на самих себя, и те лучистые капельки счастья, которые мы собирали, вглядываясь в разноцветные блики солнца на мраморных ступенях исчезнувшего Дома культуры. А ещё я подумал о том, что потеряла всякий смысл и значение неопровержимая на протяжении трёх тысячелетий железная формула Экклезиаста, которой пронизаны все его послания живущим: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».