– С кем? С теми филёрами, которые к вам заходили? Хорошо, понял.

Меркулов достал казённый блокнот, с которым теперь не расставался, и быстро что-то записал.

Меж тем господин Капризов удивлённо посмотрел на секретаря после данной им любопытной характеристики двух сыщиков.

– Да, с ними, – подтворил Капризов и заметил: – Интересно ты их называешь.

Секретарь робко улыбнулся в ответ и почесал вихры на затылке.

– А как мне их называть? – с вызовом спросил он. – Хотя у меня есть ещё парочка эпитетов, правда менее благозвучных.

– Вижу, ты их за что-то не любишь.

– Ха, а за что мне их любить? Паскудней профессии нет.

– Почему это? – изумившись, спросил Капризов.

– Да потому! – взволновался Меркулов. – Имел я с ними дело. И друзья мои имели. И, как показала жизнь, нет среди них ни одного порядочного человека. За каждым из них хоть маленький грешок, да имеется. Да что там, за каждым стоит чья-то погубленная жизнь. Бывает, не намеренно, а бывает, что и специально. И не по злому умыслу – это ещё простить можно, – а так, между делом. Но хуже всего, что это такая закрытая каста, которая наделена силой, властью. На их стороне закон и всё общество. И всё у них всегда хорошо, за что ни возьмись. И управы на них нет нигде!

Господин Капризов поводил вилкой, разгоняя соус на тарелке.

– Но не все же там такие…

– А я не про всех, – тут же резко отреагировал Меркулов. – Я про эту категорию. Паскудней их нет. Подкидывают, замалчивают, шантажируют, пытают, вынуждают предавать. Это само зло, которое наделено правом, полномочиями и защитой.

Капризов задумался.

– Наверное, сложно оставаться человеком, – попытался он их оправдать, – когда постоянно имеешь дело с проявлениями самых низменных человеческих чувств. Даже не животных, а дьявольских, бесовских. А ты не думал, что, может быть, только такое зло способно победить ещё большее зло: убийц, насильников, торговцев наркотиками?

– Вы знаете, я не особенно разбираюсь в диалектике типа единства и борьбы противоположностей, – Меркулов помахал рукой в воздухе. – Вы на то и начальник, чтобы это понимать. Но вот когда моего приятеля Володьку хотели посадить за то, что якобы нашли у него пакет с порошком, а затем угрожали чуть ли не расправиться со всей его семьёй, в том числе и с сестрой, которой на тот момент было четырнадцать лет, если он не напишет признание, – вот тогда я чётко осознал, что паскудней их нет. И Володька тоже это понял.

– Но, будем говорить честно, твоего приятеля, поди, не просто так с улицы взяли? Наверное, за ним что-то уже было до этого. Ведь просто так не хватают, верно?

Меркулов посмотрел на советника так прямо и остро, что тому стало не по себе.

– Да какая разница, Дмитрий Кириллович?! – возмутился секретарь. – Было – не было. Это значения не имеет. О чём вы таком говорит? Вы же сами за справедливость, как я гляжу, за честность. Вы тут такую игру затеяли – и вот это выдаёте! Я не понимаю! Да и что с того? Если человек один раз ошибся, то его что, всю жизнь пинать нужно? Это и есть закон и порядок? Служить и защищать?

– Но как показывает практика, – возразил Капризов, – человек, переступив один раз черту, скорее всего, переступит её и второй раз.

– Да какая разница?! – повторил Меркулов, совсем разозлившись. – Есть закон, и он должен быть соблюдён. А этим паскудникам – им совершенно наплевать. И мне наплевать, что у них там профессиональная деформация или другие расстройства, что всё это ради борьбы со злом. Это не моё дело! Я лишь хочу справедливости для всех и каждого! А поэтому и говорю, что паскудней их людей нет. Я не про тех, кто террористов ликвидирует ценой своей жизни. Это – герои. Тут без вариантов. Кстати, думаю, и эти филёры тоже жизнь свою не пожалеют, если случится беда. Но я о том, что так поступать нельзя. Ни с кем! Никогда! Все должны быть равны перед законом – так, кажется?