Отец, бывало, звонил Игорю. Интересовался, как дела, журил за отчисление из педагогического, но никакого особенного интереса к жизни своего сына не проявлял. Скорее это были лишь дежурные звонки, впрочем, очевидно, имеющие большую ценность для Иудина-старшего.

– То есть ты недоговороспособен? – поинтересовалась Агата, зная ответ.

– Не в этом дело.

– А если предложат работу?

– Тем более, – ответил Иудин.

Агата покачала головой и ушла с балкона.

– Ты пойми одну вещь, – страстно заговорил Игорь, когда они вдвоём вновь очутились на кухне, – не для этого всего я хочу делать своё дело. Не ради денег и должности. Достаточно будет отступить хоть на полшага сейчас, и всё. Уже ничего не поправить. Ничего абсолютно. Я хочу добиться полного демонтажа.

Агата смотрела на молодого человека и с каждым его словом вновь и вновь проникалась к нему сочувствием, ощущая, как он прав и как верно выражает общие мысли.

– Сейчас мы не умираем с голоду, верно? – шагая из угла в угол, продолжал Иудин.

– Это потому… – хотела вставить Агата, но Игорь её перебил:

– Потому или поэтому – не имеет значения. Изменится ситуация – тогда будем думать. Сейчас надо делать дело, и больше ничего. Использовать момент, если такой даётся. Когда его не будет, дело другое. Можно рассматривать варианты. Только этот, сегодняшний, не упустить, понимаешь? И не каждому выпадает такой шанс! Это тоже надо учитывать…

Раздался звонок, который оборвал монолог Иудина.

Агата улыбнулась.

– Ладно, ступай открывать. Ты ему про вино сказал?

– Конечно, – улыбнувшись в ответ, заверил Иудин.

– Открывай тогда.

Игорь поцеловал девушку в нежную щёку и пошёл открывать входную дверь.

Стояло ясное и прохладное утро сентября. Капризов и Меркулов быстро шагали по узкому переулку, чтобы поспеть на собрание чуть раньше остальных и всё подготовить.

Осеннее утро самое прекрасное утро из всех возможных – оно чистое, прозрачное и свежее. Из воздуха как по волшебству вдруг разом исчезают пыль, назойливые насекомые, удушающий летний зной и запах разложения. Всё становится тихо, понятно и светло. Кругом лишь хрустальный воздух, жёлтые пятна листвы и светло-голубое небо, оттеняемое бледным свечением солнца.

– Ты всё подготовил? – спросил Капризов Меркулова, когда они вышли из узкого переулка на большую и уже многолюдную к этому времени улицу.

Меркулов поёжился в своём широком и от этого казавшемся ему холодным пиджаке и приподнял увесистую картонную папку с тесёмками, которую держал под мышкой.

– Это очень важно, – пояснил Капризов, который за несколько недель работы с Меркуловым как-то незаметно начал обращаться к нему на «ты», хотя обычно подобных вольностей себе не позволял. Да и сложно было обращаться к этому немного нескладному, но по виду очень пронырливому пареньку на «вы».

– Я понимаю, – заверил Меркулов и, чуть прищурившись, спросил: – А вопрос можно задать?

Капризов кивнул.

– А о чём будет там разговор?

– Ты же готовил материалы, – ответил Капризов.

– Готовил, – согласился Меркулов.

– Так чего спрашиваешь?

– Мне кажется, что не всё так просто.

Капризов усмехнулся.

– Что ж, правильно кажется. Но о чём бы ни шёл разговор, как ты понимаешь, об этом никто не должен знать, кроме тех, кто будет там присутствовать.

– Я понимаю, – ответил Меркулов, состроив важное лицо, и добавил: – Это я понимаю, но с чего вы так во мне уверены?

– Уверен в тебе? С чего ты взял?.. Давай перейдём на другую сторону, – Капризов указал на противоположный тротуар, – тут солнце в глаза бьёт.

Действительно, солнце висело ещё низко, и широкая улица была наполнена косыми тенями и блеском. Чиновники перешли через дорогу, по пути обогнув огромную мутную лужу.