– Сам виноват, поздно прибыл. Появись ты на похоронах Джеймса вот с этим твоим любимым выражением вежливой угрозы на лице, Аррану было бы куда трудней тебе отказать.

– Это верно. Но верно также и то, что теперь, когда партия начата и пешки разменяны, та сторона, которая приобретет мою поддержку, в численном преимуществе весьма выиграет…

– Я понял, понял, – Хантли рассмеялся. – И сколько стоит приобрести тебя, Патрик?

– Торгуешь для себя или на сторону? Для тебя я бесценен, стало быть, бескорыстен…

– А для королевы?

– Она велела спросить или это твой вопрос?

– Мой, – Хантли посерьезнел. – Я замаялся в этом гнилом болоте выискивать сухую тропку – и человека, который не предаст.

– Тут можешь на меня положиться. Тебя лично я не предам никогда.

– А королеву?

– Как женщину? – Белокурый улыбнулся. – Тоже нет.

– Что-то мне не приходило в голову рассматривать королеву-мать как женщину… – пробормотал Хантли.

– Это потому, что ты – слишком придворный, Джордж. Приобрести меня целиком и полностью – дело хлопотное, но если ты хочешь дать мне денег в долг, не стану тебе препятствовать.

– Много тебе нужно?

– Тысячу, а лучше полторы.

– Ты с ума сошел, – возмутился Хантли, – я такими суммами не располагаю. Пятьсот фунтов я найду для тебя ко Благовещению, так и быть… но не ранее!

– И это говорит человек, который собирался купить Босуэлла! – засмеялся Белокурый. – Я стою дорого, Джордж, очень дорого… Но раз тебе не под силу купить меня, ты же не станешь возражать, если служить я буду королеве, а корм находить там, где привык?

Хантли поразмыслил. То, что он слышал, ему не нравилось, но поделать с этим он все равно ничего не мог. И молчал довольно долго, потом произнес:

– Дело твое.

Босуэлл быстро улыбнулся, при свете догорающего в камине огня по тонким чертам его бежали живые тени, быстрые и горькие, темные и полные тепла.

– Чем еще, – спросил он кузена, чтоб сменить опасную тему, – досадил нам регент, кроме того, что заполучил все земли и доходы покойного Джеймса Стюарта?

– Кладет нас под англичан, чего ж тебе еще надобно? – отвечал Хантли. – Но и мало того…

– Мало того, знаешь, что он сделал? – внезапно вопросил Аргайл, поднимая заспанное лицо от стола – на бритой щеке его глубоко отпечатался выпуклый узор вышивки рукава дублета – голосом столь внятным и ясным, что трудно было понять, в какой именно момент он пробудился. – Этот худосочный говнюк-лоулендер выпустил из Эдинбургского замка Дональда Ду Макдональда!

– Ну, как – выпустил? – примирительно возразил Хантли, ничуть не удивившись его пробуждению, продолжая беседу, словно Бурый волк при ней присутствовал безотлучно. – Бежал твой кровничек оттуда, Рой…

Аргайл, прищурясь, взглянул на кузена – как ножом по лицу полоснул:

– Джорджи, опомнись! Кто когда мог бежать из этой тюрьмы, если ему не помогал ее хозяин? За одно это уже я когда-нибудь вставлю сукину сыну регенту раскаленную кочергу в зад! Холодным концом… чтоб весь клан Гамильтон не сразу вытащил!

– Арран кормит мятежи в диких частях страны, – серьезно пояснил Джордж Гордон, – пытаясь сыграть на хаосе для укрепления своей власти. Странная политика, как по мне – ему будет не справиться с резней на Островах или в Хайленде, ежели, не дай Господь, она таки начнется.

– Этот мелкий засранец, – продолжил Гиллеспи Рой Арчибальд, – хочет вышибить нас с Хантли вон… подальше от двора, замутив войну в наших землях, но я это ему припомню. А ты, Босуэлл, ведь Лиддесдейла обратно тебе не видать – как ты станешь возвращать свое, что ты решил?

– Что Ее величество королева-мать и кардинал Битон мне более пригодны для этой цели, нежели ваш увертливый регент.