И так далее и тому подобное – бла-бла-бла… Или правда, все так просто, или просто, когда сообщаешь кому-то? Нет, я нисколько не сомневаюсь в ее искренности, только лица перепутаны и роли достались не тем, для кого старался автор пьесы. И все это по телефону – вот же дурацкое изобретение! Из всяких прочих переписок, разговоров, якобы отношений – семь дней настоящей жизни, бок о бок (с оголенной кожей!), глаза в глаза. Любовь во всякое время суток, под солнцем и луной… И времени на поучения не было.

Оглядываюсь по сторонам и вижу, что еще не прошел центр города. Это ерунда, день только начинается, у меня уйма времени. И вот опять… Запретил же себе думать о времени, о расстояниях, это все теперь не имеет никакого значения – когда приду, куда, зачем…

Кафе «Для двоих». Это уютное заведение со столиками для двоих, место любовных свиданий. Его придумал и построил мой друг Боря Устинов. Ах, Боря, Боря! Свою любовь он прятал от всех, даже сюда, где все только парами и никому ни до кого больше дела нет, не приводил. Держал взаперти в квартире, купленной для нее.

– Я принесу все, что тебе надо. И даже то, что не надо, – предупреждал он любые капризы девушки.

Варей ее звали, помню. Красива и молчалива. Боря доверял только мне, потому что я тогда был с Ленкой и ни на кого больше смотреть не хотел. Мы вчетвером устраивали пир на весь мир в этой самой однокомнатной квартире. Боря хотел уберечь свое счастье, спрятать от всех навсегда, но история с золотой клеткой, увы, не нова. Варя однажды убежала. Убежала далеко, аж в другую страну – в Германию. «Любила ли она Борю?» – спрашивал я себя, спрашивал Ленку. Она отвечала: «Конечно». А я до сих пор не знаю.

Помню себя за столиком этого кафе напротив Ленки. В дальнем углу печальный саксофон, какая-то еда, совсем чуть-чуть выпивки. Она молода и красива. Собираясь к выходу из дома, Ленка дала мне подержать свое платье. Оно уместилось в кулаке! Глаза жжет, я знаю, это слезы подступают. Вот ведь история, не плакать же на людях! Ах, Ленка! Ты ведь догадалась уже, что мы расстаемся, мы это знали еще вчера, сгорая в объятьях друг друга. Ничего не закончилось, а я ухожу. Наверно, я трус, я боюсь того момента, часа, вечера, когда станет ясно, что все кончилось, и сбегаю заранее. Ленка знала это про меня, чувствовала, предугадывала. Помню, я удрал с какого-то жутко скучного торжества, где присутствовал по обязанности, купил по дороге цветы и зашел к Ленке. Похоже, меня увидели еще на подходе к дому, потому как в прихожую вышла вся семья: Ленкина мать – моя ровесница, ее сожитель и даже огромный кот, который почему-то все время укладывался на мои башмаки. «Боже мой! Вот идиот-то, – подумал я тогда. – Посмотри на себя со стороны: торжественный наряд, цветы… Они же все (вместе с котом) решили, что я пришел свататься!»

…А лампочки перегорают при моем появлении повсеместно. И всякая бытовая техника отказывается служить, едва я к ней прикоснусь. «Человек-катастрофа» – так определила меня одна из жен.

А тот день рождения в вагончике… До деревни четыре километра, но девчонки не поленились, пришли. Ведь узнали же откуда-то! Здесь мужики в возрасте, я самый молодой – тридцать три, а из девчонок самой старшей было двадцать два. В деревне не осталось парней и мужиков, точно войной выбило…

Мне хорошо. Нет, правда, мне хорошо. У меня ничего нет, даже моей маленькой библиотеки, которую я таскал за собой по стране в коробке из-под финской мебели. Не знаю про мебель, но коробка выдержала пару десятков переездов в багажных вагонах. Только где она сейчас? Есть три наиболее вероятных варианта: у квартирной хозяйки Эльзы, сдававшей мне угол в приспособленном под жилье гараже, у ее соседки Светланы, любившей меня на безопасном расстоянии, и у Людочки, в чьей квартире мне все-таки довелось пожить некоторое время. В первых двух случаях за книги можно не беспокоиться, в последнем – прощай, моя библиотека! У меня нет даже чемодана, потому что класть в него нечего, а для одежды достаточно и дорожной сумки.