Размышляя о времени, о смысле существования, о жизни и смерти, о страдания, одиночества отчуждения и обреченности, зрящий дух поэта вглядывается в окружающий мир и создает свой метафизический мир, неподвластный опыту человеческого бытия. В жизни его лирического героя много необъяснимого, до конца, не понятого – и в пережитом раньше, и в переживаемым теперь.

Из глубин полосатого чувства поэт смотрит на «шчодрасць быцця», на «Раней нязнанай мерай пачуцця», на то, «што гняло варожай варажбой» без скептицизма. И хотя ему тоже присуще ощущение умудренности, у которой много имен, и о которой человек думает с грустью, его грусть «подасцца смуткам – скрухай пераспелай, а ўвоголе – харошаю журбой».

Грусть поэта по-особому светла. Светла его печаль. Его печаль, как бы с других миров пришедшая. Неземная печаль – словно как бы плавающая по волнам космического океана, «па тым усім шхо гэтым Шляхам Млечным \спыве ракой – шумліваю слязой». Эфирная – как шорох ветра, еле потрагивающего до спокойной глади воды. Загадочная и манящая – как звездное небо…

И все же, и все же, печаль поэта – Земная. И надземная. С космических пространств воображения, мысль лирического героя снова возвращается на земную орбиту и, преодолевая пространство, ищет ритуальные знаки Сущего:

Течение жизни… Течение времени… постоянное движение с прошлого к будущему. В таком движении находится и внутренний мир лирического героя: где потаенная ностальгия о Прекрасном, грусть и светлые порывы взаимно переливаются, устремленные к будущему. К будущему, которое обязательно должно быть исполнено Красотой – «цветением садов».

Поэт постигает тончайшую эфирность движения. Последний образ «эфірны скавышок», не заканчивают его поэтическое пространство, а расширяют, оставляя читательское воображение далеко за его пределы. Начало движения, умозрительно – непостижимого. Объединяющее движение воздуха, легкий повей ветра, чуть прикасающегося к умиротворенную гладь воды и невидимые шорохи, «движения» человеческой души. А там – отражения «неба в дыяментах».

Астральная ностальгия – извечная духовная субстанция, заложенная в самой сути человеческой природы. Нет даже намека на альтернативу. Выбор, сделай из того калейдоскопа картин и видений, характерный для прошлого и настоящего каждого человека, определяющий его внутренней мир. Здесь – все тихо переливается: как тень и свет, как свет и тень. Здесь: минорная интонация – приглушена, боль – прощающая, печаль – светла.

И особая, мягкая, я бы сказала, по-доброму меланхоличная созерцательность переходит, к тебе, и становится твоей.

Производит впечатление стремление автора к простоте выражения человеческих чувств. Его стихи емки, весомы, они подобны краеугольному камню, на котором читатель силой своего воображения может возводить здание в меру своих эстетических и духовных потребностей.

Михася Стрельцова никогда не привлекала излишняя категоричность, неуместные акценты, преднамеренные выводы. Новые философские проблемы проходят через призму души человека, соединяются, порой утопая в его атмосфере лучезарных лирических состояний, порой – унося его в противоположную сторону.

Другая ночь в поэтическом мире поэта – беззвездная. Ночь, «як, сутарэне (как подвал, склеп). Экономность фразы, показатель ее эстетической ценности, в этом заключена степень содержательной информации, и музыкальная насыщенность, и эмоциональное воздействие,