Бегущая в никуда Ялина Дори

1. Пролог

Шесть лет назад

Я навсегда запомнила тот день, когда я умерла. По-другому это я назвать не могу. После долгой и безнадежной борьбы с онкологией, в самый разгар моих летних каникул мама тихо ушла во сне.

То лето выдалось на удивление жарким, асфальт парил, одежда прилипала к телу, стоило только выйти из дома. Я беззаботно гонялась на улице с друзьями с утра до вечера, забегая домой лишь поесть или глотнуть холодной воды.

Мне было ровно двенадцать лет в тот летний день, когда я умерла в качестве единственной и любимой дочери и родилась никому не нужной обузой.

Сразу после похорон в нашу с мамой съемную квартирку на окраине города пожаловали представительницы опеки - две очень высокие дамы с каменными лицами, которые начали дотошно расспрашивать меня и приглядывавшую за мной в то время сердобольную соседку тетю Маню. Еще при жизни мамы, тетя Маня - одинокая разведенная женщина предпенсионного возраста, постоянно навещала меня и помогала готовить еду, когда мама в очередной раз лежала в больнице. И сейчас, она загородила меня от работниц опеки своей широкой спиной в цветастом халатике, всем видом показывая, что она не рада непрошенным гостьям.

- У девочки есть еще родственники? - Строго глядя на тетю Маню из-под очков вопрошала рослая дама в непривычном для такой жары закрытом наглухо сером костюме.

- Нет, только я... но я не родственник, я соседка, - сбилась тетя Маня, - друг семьи, можно сказать.

- Девочка проживала с покойной одна? Их кто-нибудь навещал? - Строгая тональность возрастала в арифметической прогрессии, пригибая невидимой рукой воспитанную и деликатную тетю Маню ближе к полу.  

Я боялась вставить слово и молча переваривала слова этой грозной женщины. Еще вчера у меня была любимая мама, а сегодня она "покойная". Зачем они так страшно ее называют?!

- Отца у девочки нет, и насколько я знаю, никогда не было, - с печалью в голосе выдавила тетя Маня. Видно было, что эта информация давалась ей с трудом. - По крайней мере, я ни разу не слышала, чтобы о нем упоминалось. Есть бабушка, мать покойной... но у них были сложные отношения...

Бабушка... Какое чужое и холодное слово. Оно мне почти незнакомо. Я помню, как на Пасху, 8 марта и Новый год мама брала меня за руку, и мы долго шли пешком до бабушкиного дома, чтобы вручить ей открытку и небольшой подарок в дверях. Мама редко проходила внутрь, ограничиваясь поздравлением в подъезде. Бабушка нехотя принимала подарок, сухо благодарила и закрывала дверь, мазнув по мне ледяным взглядом. Почему общение было таким редким и скудным, я не знала. Мама вообще неохотно говорила на эту тему, лишь вернувшись домой, плакала в подушку, думая, что я не слышу.

- С бабушкой мы уже беседовали, - прервал мои воспоминания голос второй женщины. - Она не имеет возможности в силу возраста и состояния здоровья самостоятельно воспитывать девочку....

Она сказала именно "девочку", а не "внучку", и это уловила не только я, своим детским умом, но и взрослая тетя Маня. Она содрогнулась от этой фразы, будто ее ударило током, но лишь придвинула меня ближе к себе.

- ... по этой причине, на основании статьи 77 Семейного кодекса Российской Федерации с завтрашнего дня мы изымаем ребенка из семьи для помещения в детское учреждение. 

Тетя Маня всхлипнула и задрожав, бросилась к каменной женщине, сложив руки на груди и умоляюще запричитала.

- Как же так? Домашний ребенок... Куда ж вы ее?! Разве нельзя ничего придумать?..

Женщина посмотрела на мою защитницу сверху вниз и невозмутимо выдала.

- У ребенка не осталось родственников. Во избежание угрозы жизни и здоровью и в соответствии с законом, она должна находиться под присмотром воспитателей и получать среднее образование. Найдите ее документы, завтра передадите вместе с личными вещами, - велела дама. - Много не кладите, в детском доме ей все выдадут.

- Я хотя бы смогу ее навещать? - Со слезами выдавила убитая тетя Маня, оглядываясь на стоящую без эмоций меня.

- Посещения разрешены близким родственникам и волонтерским организациям, - отрезала женщина и развернулась, увлекая свою коллегу к двери. А мы остались с тетей Маней стоять посреди комнаты. Она вся в слезах, а я в полном эмоциональном отупении.

2. 1. Трудное время

- Рыжая-бесстыжая! Догоню, получишь! - звучит издалека насмешливый голос, а я прячусь за диваном в просторной игровой, переводя дух.

Меня преследует мой ровесник, такой же детдомовец, Ванька Зуев. Не знаю, чем я ему не угодила - в детдоме я тише воды, ниже травы, даже воспитатели зовут меня Мышкой - но Ванька меня невзлюбил с первого дня. Несмотря на то, что в учреждении я нахожусь уже год, его нелюбовь ко мне стала только более явной.

То в столовой как бы ненароком он ронял мне в суп салфетку, то на занятиях садился сзади и дергал меня за косу, а на уроках физкультуры так вообще, специально ставил подножку. После этого я долго ходила в синяках по рукам и ногам. Жаловаться на него воспитателям было без толку. В детдоме дети учатся сами стоять за себя. Не можешь постоять - значит терпи. Каждый сам за себя, такое правило.

Стараюсь дышать как можно тише, потому что слышу шаги на входе в игровую, но они быстро удаляются. Наверное, Ванька заглянул и сразу ушел, не заметив меня. Я скукожилась за диваном, влепившись в стену. Благодаря своему малому росту и тщедушной комплекции, прятаться в таких местах удавалось не многим. Мне везло, что мое укрытие пока не было никем раскрыто.

Осторожно выбираюсь, поправляя задравшуюся футболку на два размера больше, и потираю ушибленный об стену в спешке локоть. Выглядываю в коридор - Ваньки на горизонте нет, и на цыпочках крадусь в свою комнату. Но не успеваю повернуть за угол, как он налетает на меня всем телом, а я от испуга взвизгиваю и неуклюже валюсь на спину мешком.

- Попалась, рыжая, - злобно шипит он мне прямо в лицо, брызгая слюной. Напрыгивает сверху, придавливая меня к полу, и закатывает звонкую оплеуху, от которой в моей голове раздается гулкий звон. - Будешь знать, салага, как старшим дерзить!

- Я не салага, а ты не старший, - огрызаюсь я, держась рукой за щеку.

- Я с рождения здесь, считай, старший! А ты без году неделя, а не знаешь, как себя вести.

Он снова замахивается, а я только жмурюсь от бессилия, ведь он тяжелее и мне в таком положении не вырваться. Но его замах останавливает прилетающий издалека громкий оклик воспитательницы, Зои Николаевны.

- Зуев! Бегун! Быстро разойтись по комнатам!

Ванька нехотя слезает с меня, а я пулей несусь в комнату девочек, слыша вслед его ехидное: "Беги реще, Бегунок, оправдывай свою фамилию!"

В своей комнате валюсь на кровать горящей щекой... эх, снова будет синяк, и просто пялюсь в побеленную голубой краской стену.

Вот наградили же меня странной фамилией - Бегун. Когда меня оформляли в опеке, сотрудницы не скрывая сарказма, без всякого стеснения громко шутили вслух:

- Многообещающая фамилия! Смотри, сбегать не вздумай.

Я не знаю, какая фамилия была у моего отца. Даже имени не знаю, я его вообще никогда не видела. Мама ничего не рассказывала о нем. Фамилию Бегун я унаследовала от матери, отчество Васильевна было дано мне по имени деда - маминого отца, а имя Евгения почему-то просто очень нравилось маме. Мама как-то вскользь упоминала, что наша фамилия якобы происходит от древнего еврейского рода Бо́ген, просто с годами она трансформировалась в Бегу́н. Но так как никаких родственников я с детства в глаза не видела, тем более еврейских, думаю, что это были просто мамины фантазии.

Тоскливо вздыхаю. Бегун Евгения Васильевна, круглая сирота, тринадцати лет от роду. Частенько битая и унижаемая теми, кто сильнее. Худая, маленькая, с копной медно-рыжих непослушных волос и огромными серо-зелеными глазами. Так выглядит девочка, которую я вижу в зеркале каждый день. А внутри я кажусь себе пустым колодцем, в котором больше года нет ни капли воды. В него только плюют, но там так глубоко, что плевки не успевают долетать до дна, испаряясь в воздухе. Мне часто бывает грустно и одиноко, но я не впадаю в отчаяние. В этом я в маму. Она до последнего верила в то, что выздоровеет. А еще она никогда не ругала и не обсуждала при мне отца или бабушку. Она стойко несла свой крест, а теперь пришла моя очередь нести свой.

Год в детском доме не закалил меня, а скорее наоборот, притупил чувства. Я стала меньше радоваться тем мелочам, которые обычно вызывали восторг у когда-то домашнего ребенка. Стала более замкнутой и закрытой, хотя в душе безумно тянулась к людям и искала дружбу, но не находила ее в этих казенных стенах.

Спустя два года моего пребывания, меня неожиданно вызвала к себе заведующая детским домом.

- Бегун, - обратилась она ко мне по фамилии. - Тобой заинтересовалась одна гостевая семья, хотят с тобой познакомиться. Ты понимаешь, что это значит? - Она смотрела на меня, терпеливо ожидая ответной реакции.

- Нет, - мотнула головой я, хотя прекрасно понимала, к чему она ведет. Мне было не сладко в детском доме, но в чужую семью я в данный момент категорически не хотела. Я просто не могла представить себя чьей-то дочерью, не могла допустить, чтобы чужой человек заставлял называть его "мама". Нет уж, лучше здесь, думала я.