Зимин безропотно проследовал за Романом на кухню, прижимая к груди пухлый кожаный портфель. Цепкие поросячьи глазки пристально изучали квартиру. Чисто, но тонкий флер бардака уже расползался по комнатам. Скомканный плед на диване, заваленный рабочий стол, начавший увядать фикус…

– Удивлен, что я не лежу, упившись в хлам? – Криво усмехнулся Роман, доставая початую пачку кофе.

– Признаюсь, да… – осторожно произнес Зимин. Выкладывая из портфеля конверт с фотографиями. – Я звонил Ирине. Не понимаю, все же вы столько лет вместе, а сейчас…

– Я тебе что, школота гребаная, по такому делу в бутылку лезть? Ты меня сколько лет знаешь? – огрызнулся Саржин, заливая чайник. – Пока я три недели на койке валялся, она ни разу не пришла. Я ведь тоже не дурак, Коля… И в состоянии понять, когда крысы бегут с корабля, – он подкурил от горящей конфорки, выпуская дым в приоткрытое окно.

– Как, кстати, рука, спина, общее самочувствие? – участливо спросил он, стремясь перевести разговор в другое русло.

– Спасибо, не жалуюсь, – фыркнул Роман, потирая левое предплечье, только вчера освобожденное от гипса. Свежий шрам под левой лопаткой внезапно откликнулся болезненным зудом. – Готов к труду и обороне.

Зимин приподнял краешек папки с материалами, перелистнул несколько страниц. Повертел в руках исчерканную разноцветными маркерами схему, сунул нос в ноутбук.

– Ты же знаешь, что Кукольника взяли? – он укоризненно поглядел на Романа, придвигая к себе чашку.

– Это не Кукольник. Я говорил Петрову, повторю и тебе – они взяли не того! – Роман навис над другом, тяжело опершись о стол.

– Ты же толком его не разглядел, с чего такая уверенность? Слушай, у тебя есть чего пожрать?

– Тебя, что, жена не кормит? – вытаращился на него Саржин.

– До жены ещё доехать надо, а жрать я сейчас хочу, – буркнул Зимин.

– Иди в холодильнике поройся. Мышь там вроде ещё не повесилась. – Роман присел на высокий табурет и принялся рассматривать выложенные Зиминым фотографии. Со снимков на него взирал тип из камеры сизо, судя по «разъехавшемуся» взгляду, то ли в приходе, то ли в жесточайшей ломке. Таращилась кровавыми глазницами последняя жертва. Похоже, Зимин снова рискнул подергать за ниточки, и достал копии документов с убийства, на котором взяли этого недо-Кукольника.

Да, Саржин толком не рассмотрел сумасшедшего, решившего избавиться от дотошного журналиста, видно, подобравшегося слишком близко к разгадке. А вот руку, налетевшую на штырь, помнил четко. И был уверен – в этот раз полиция облажалась, взяв, пусть и по горячим следам, но совершенно не того.

Кукольник – этот бич Питера, чьи жертвы, Роман подозревал, будут ещё долго являться ему в кошмарах, совершенно не походил на обдолбыша с фотографий. Было в том типе что-то… инфернальное.

Журналист поморщился, будто куснул лимон. Не верил он во всю эту потусторонщину. Однако же никак не мог избавиться от странного чувства – с Кукольником что-то не так. Не может обычный человек так двигаться и так смотреть. И, это Роман помнил четко, мерзавец двоился. Смотришь в упор – здоровый лось в капюшоне, чуть глазами повел – жердяй в безумном рванье. На его заявление Петров только посмеялся:

– Это ты, брат, уже мистику городишь. Дурной был от потери крови и болевого шока, вот и привиделось.

Зимин вернулся к столу, сжимая в объятьях палку колбасы, пакет с хлебом и пару помидоров.

– Что, никак не налюбуешься на красавца? – ехидно хмыкнул он, отрывая Романа от фотографий.

– Это не он, – покачал головой Саржин. – Я полгода этим делом вместе с операми занимался. С первого дня и пока этот ублюдок меня на койку не отправил. Кукольник – бестия. Сильный, изворотливый. И мозги у него работают, будь здоров, даром, что набекрень. А у этого – он постучал пальцем по фотографии, – если мозги когда-то и были, то он их на герыч променял. Похоже, что взяли неумелого подражателя…