Рената осталась одна, а у меня появился шанс занять место Андрея и сделать это место своим. Вот только загвоздка оказалась в ребёнке. С одной стороны, малыш может стать проводником к сердцу мамы, с другой — он не мой. И ладно, если бы я точно знал, что он от Дрона. Заставил бы себя полюбить и воспитал бы как своего. Но слишком большая вероятность, что беременность последствие насилия, перенесённого Блошкой в плену.
— Давид, ты проехал поворот, — выдёргивает меня из размышления Рената, осторожно дёргая за рукав куртки.
— Задумался, — концентрируюсь на дороге и кро́ю в уме себя матом. Напряжённый трафик, беременная женщина рядом, а я гружусь дерьмовыми мыслями, подвергая её опасности. — Сейчас исправлю. Хочешь, остановимся у кафе и поедим нормально?
— Да я могу яичницу приготовить, — перебирает пальцами ремень сумки Рената, отводя взгляд. — Или пельмени сварить.
— Врач сказал есть полезную пищу, а не холестерин и непонятно чего в муке. Тем более ты устала. Нечего у плиты стоять, — возражаю, сворачивая на дублёр и втискиваясь между двумя стоящими автомобилями в узкий проезд. — Не хочешь в кафе, тогда закажем доставку.
Не дожидаясь ответа, увеличиваю громкость радио и петляю по дворам, прорываясь к дому Ренаты. Смешно, но я собирался купить квартиру в высотке напротив. Хотел поставить телескоп на треноге и сталкерить ночами по окнам.
— Тебе не надоело со мной нянчиться? — слышу раздражение в голосе Блошки, перекрикивающей музыку.
— Я не нянчусь, — торможу, вырубаю звук и поворачиваюсь к ней. — Ты моя семья, и моя обязанность оберегать и заботиться о тебе.
— Борова или Медведя тоже кормил бы с ложечки? — с вызовом бросает, упрямо выпячивая подбородок.
— Да, — вру, глядя в глаза. — И на УЗИ пошёл бы, и по магазинам проехался бы, и в кроватку уложил бы.
— Псих, — не выдерживает и смеётся Рената, наверное, представив, как я двухметрового Миху укутываю в одеялко, или сурового Санька пичкаю с ложечки.
— Нет, — улыбаюсь и тяну руку к её волосам, собираясь заправить прядь за ушко. — Пожалуй, кроватку пропустим.
12. Глава 11
Рената
Давид заправляет прядь волос мне за ухо, задевает пальцами скулу и одёргивает руку, отворачиваясь от меня. Он снова втыкает рычаг коробки передач, выруливает на дорогу и полностью отдаёт внимание вождению, а я зависаю в замешательстве.
Вроде, это касание можно списать на случайность после отеческого поглаживания по голове, но его взгляд… Он был далёк от отеческого, братского или дружеского. В нём мелькнуло что-то большее, похожее на влечение, может даже на похоть и желание обладания. Каких-то пара секунд, но они не укрылись от моего восприятия.
Возможно, гормоны опять сыграли со мной злую шутку, и моим глазам привиделось, но почему-то тело коротнуло, а кожа покрылась липким по́том. Именно так смотрел Андрей, перед тем как подмять меня под себя или поставить на колени.
Бред! Давид явно не это вкладывал в дружеский жест, в попытке разрядить ситуацию и оказать поддержку. Мы же знаем друг другу хреналеон лет. Он ставил мне удар, когда я осваивала боксёрскую грушу, помогал нам с переездом в квартиру, взял с Андрея слово, что тот позволит крестить ему первенца, вытащил меня с того света, а потом из самой задницы. Показалось на фоне растерянности.
Успокоив себя, расслабляюсь и растекаюсь по сидению. Апокалипсис не произошёл, и накрапывающий дождь переродился в мелкую перхоть, лениво сыплющуюся с низкой серости неба.
Помню, такая же снежная пыль покрывала черноту газона в последний наш день с мамой. Мы шли из магазина, купив необходимые продукты и шоколадный батончик для меня. Я долго выпрашивала его, не понимая, что у нас мало денег.