Вот братец с восторгом заучивает наизусть «Песнь о Вещем Олеге», где некоторые слова очень ловко карандашиком заменены на нецензурщину. Ему повезло с библиотечной хрестоматией по литературе – до него ею владел настоящий поэт из народа. Вот мама натыкается на очередные художества мелких в сборнике сказок на ночь – и забирает разодранную и изрисованную страницу с собой в мастерскую, потому что увидела в их каракулях какое-то удачное композиционное решение и собирается применить его в своей взрослой работе. А вот я на клиросе учу младшего братца церковному чтению и совершенно прозаически проставляю дополнительные пометки карандашом… в осмогласнике конца XIX века. Его форзац, кстати, был заполнен надписями: разные руки, разные чернила. Следы перемещений – собрание такого-то, передан в дар такому-то, потом от такого-то – приходу, потом другому приходу. Кто-то, как и мы, оставлял внутри облегчающие чтение пометки. Кто-то дописывал слова на заплатках, где страницы истлели от перелистывания. Кто-то просто случайно капал свечками. Читая вслух повторяющиеся каждые восемь недель формулы, я была кусочком этой огромной череды экклесиархов – большей частью безымянных, с судьбами, которые никогда не будут мне известны, тоже стоявших здесь, в храме Архангела Михаила, тоже совершавших эти усилия – голоса, натруженных коленей, слегка обожженных воском пальцев. Потом мы почти случайно найдем в лесу, под слоем просевшей земли, одного из тех, кто тоже этой книги касался, пока его не расстреляли. Есть связь между мной, первопечатником Иваном Федоровым и этим расстрелянным сельским попом, который в свое время наверняка, как позже мой отец, показывал по этой книге хористам обрядовые тонкости. Сельского попа тоже звали Иван Федоров.
Так что я могу пафосно обосновать свое внутреннее право портить книжки, но на работе пока помалкиваю, чтобы особо рьяные блюстители святости книг меня не записали в Геростраты.
Но что там, однако, с бумагой?
А вот что.
Когда я наконец-то со второго раза устроилась в «Буквоед», там было внутреннее обучение. И на лекции с самым скучным на свете названием «Тренинг по продажам» нас ждало настоящее сокровище. Оно явилось нам в виде потрепанного мужичка в разбитых кедах, который начал с фразы, четко поделившей мою жизнь на до и после. Фраза была такая: «Вы, наверное, думаете, что книги стоят слишком дорого и человек обеднеет, если купит их слишком много. Но книги – это роскошь. Любой, кто зашел в книжный магазин, богаче вас. Если он пришел сюда, он уже готов потратить немного денег просто так – не на еду и не на одежду. Значит, они у него лишние».
Как же мне в этот момент хотелось вскочить и заорать что-нибудь вроде «Дядя, ты неправ!», но я решила подумать две минуты над его словами и нашла внутри себя вот что: каждый раз, когда мне действительно нужна была книга, я находила способ ее добыть бесплатно. Так что платить имело смысл действительно скорее за радость обладания, чем за информацию. И это я, ребенок из деревни, явно страдающий от отсутствия навыков пользования поисковиками.
Позже я поняла, что мужичок в кедах действительно был не вполне прав, и поспорить с ним в принципе было можно, но не очень-то и нужно. Главное, что дали мне его слова, – установку: сейчас бумажная книга – это роскошь. А значит, мало представить продукт, нужно дать к нему историю, пообещать эмоции. И еще: объективные критерии качества книги, конечно, существуют, но привязываться к ним глупо. Тем более что представления о качественном дизайне и материалах у всех настолько разные, что аж оторопь берет.