Дорога вообще утомляла однообразием, хорошо её переносили только Караджан с Кайкубатом, все остальные поскучнели и привяли на пятидесятиградусной жаре.

Вдали, у горизонта, я заметил ещё один караван: вереница верблюдов, казалось, шагала прямо по облакам. Никто из моих спутников не обращал на это внимания. Когда я указал на горизонт Байчибару, тот шепнул, что это мираж, и что на такой жаре может привидеться и не такое. «Сейчас разгар лета, – добавил он, – в это время года в переход по пустыне отправляются только больные на всю голову, или очень охочие до богатства…»

Мы проехали мимо полуразрушенного, засыпанного песками колодца.

«Лет десять назад, – сказал Кайкубат, – колодец этот находился в полном порядке, но однажды на караван, остановившийся рядом на ночлег, напали алманщики – степные разбойники – и перерезали сонных купцов как баранов. Трупы кинули в колодец, опасаясь мести одноплеменников. С этих пор вода там стала отравленной, колодец засыпали и теперь никто никогда не останавливается на ночлег возле этого места, потому что здесь поселились злые духи дэвы…»

«Отлично, – подумал я, – значит нам пилить и пилить ещё целую ночь».

С приходом сумерек сильно посвежело, даже Фазыл приободрился и бодро начал тренькать песню, про усталых путников, которые на своём пути встретили зелёный оазис с пальмами, озером, цветами, райскими птицами..и пивным ларьком, – добавил я про себя. Однако моя радость довольно быстро иссякла, потому что я начал мёрзнуть. После дневной жары даже тридцать градусов показались бы холодом. Фазылу-то было хорошо, с одной стороны Караджан, с другой горб, а я болтался на тощей спине своего коня и покрывался инеем..

– Эй ты, – пихнул я Байчибара в живот, – отрастил бы что ли горб… хозяин совсем замёрз.

– Ай-ай-ай, – сочувственно зачмокал конь, – мамочка забыла дать деточке в дорогу тёплую шапочку…