– Вот так, – раздался сзади тонкий смешливый голосок подлого громилы. – Что? Думал я оставлю свое ухо тебе бесплатно? Не дождешься, ящерица. Наш хозяин не прощает обид, и мы тоже. Надеюсь, что ты, шваль, не протянешь до завтрашнего утра. А если будешь еще жив, то мы с ребятами заглянем к тебе на светскую беседу.

– Борк! – строго окликнул толстяка один из конвоиров. – Что сказал Люто? Оставь его. Сам знаешь, что бывает за неподчинение командиру.

Сальный верзила скорчил виноватую гримасу, кивнул и заспешил в начало колонны.

Нас гнали по песчаному плато вглубь арены, где располагались открытые нараспашку деревянные створки ворот, ведущих, как можно было предположить, во внутренние коридоры. И уже через несколько мгновений мы гуськом проталкивались по темным затхлым тоннелям твердыни. Где-то вдалеке слышался звук падающей воды. Должно быть, один из подземных источников заявлял о своем существовании. Пахло сыростью, гнилью, безнадегой, а еще пуще отчаянием. Минуя несколько поворотов, мы оказались в большом круглом каменном мешке. С высокого потолка свисали ржавые клетки, дно которых заполняло рваное истлевшее тряпье и серые, выскобленные временем кости. В покрытых плесенью стенах, в три яруса друг над другом, виднелись решетки камер. К каждому этажу прилегали узкие потрескавшиеся ступени, вдоль коих на значительном расстоянии друг от друга чадили факелы, испуская тусклое марево янтарного света. Это была настоящая тюрьма.

Пленников разделили по трое и распихали по разным казематам, разместив всех как можно дальше друг от друга. Я и Тамиор были заперты вместе с одним из служек кабака, где нас и пленили. Худощавый канри молчал и не реагировал на любые попытки завести разговор. Казалось, что бедняга не имел сил оправиться от случившегося и, замкнувшись в себе, безутешно ждал конца. Давинти также исчез из вида, впрочем, его напуганный и одновременно возмущенный ропот доносился до нашей камеры откуда-то снизу.

– Принимай гостей, Думитур! – выкрикнул конвоир, вешая замок на засов последней клетки.

– Слышу-слышу, – раздалось в ответ. – Наконец-то и мне будет с кем словечком перекинуться. А то уже с месяц в тишине да безмолвии. Видать, Люто не торопился на этот раз.

– Наслаждайся, – сухо бросил стражник и нырнул во тьму коридора.

Одна из решеток пронзительно заскрипела. Мы с белобородым удивленно прильнули к металлическим прутьям, отделяющим нас от свободы, и уставились на далекое дно тюремной ямы, откуда и исходил звук.

По пути сюда я старательно запоминал каждый изгиб, всякую пядь катакомб, однако усталый взор так и не смог приметить чего-то хоть сколько-нибудь необычного. Теперь же камера, расположенная на отшибе нижнего полукруга клеток и показавшаяся мне прежде вовсе пустой, медленно наполнялась бледным свечением. Приглядевшись, я различил границы низкой кровати, наскоро, кое-как сколоченный узкий стол с горящей свечой и такой же неказистый табурет.

Худощавая тень внутри зашевелилась, створки подались вперед, и на пороге каземата появился скрюченный силуэт. Это был старый, покрытый древними морщинами человек. Время не пожалело его тело. Вместо правой ноги, незнакомец опирался на костыль, справленный из сучковатой коряги. А левая рука, начисто лишенная кисти и половины предплечья, свисала вдоль туловища безвольной культей. Голова старика не имела ни единого волоса. Зато лоб и лысую макушку сплошняком покрывала россыпь бугристых шрамов. Страшные увечья рваными уродливыми бороздами сползали на скулы, подбородок, обхватывали тонкую шею и, наконец, превращали пожилой облик в жуткое подобие истрепанной лоскутной куклы. Одет человек был в драные кожаные лохмотья, что, возможно, в далеком прошлом служили ему неплохой защитой, но ныне представляли собой лишь отголосок былого, как и он сам.