– Именно так, – раздался за спиной неожиданный голос Давинти.

Эльф сидел, прислонившись к стене, в шаге от меня.

– И если позволите… Если требуется мое мнение на сей весьма противоречивый счет, то я полагаю исключительно следующее, – остроухий набрал в грудь воздуха для произнесения очередной замысловатой речи – не рассчитал, закашлялся и, с трудом проглотив комок внезапного спазма, сипло проговорил: – Наглая ложь из уст отпетого наглеца, бандита и законченного негодяя. Ложь в каждом звуке.

– А тебе-то почем знать? – прищурился Думитур.

– Я, видите ли, и сам приврать люблю, – возвышенно ответил эльф. – Я ведь поэт, величайший созидатель рифм и слова, – он нарочито устало вздохнул. – В этом ремесле без богатой выдумки далеко не уедешь. Ложь – мой хлеб, – выговорил и тут же смутился Дави. – Прошу, не поймите меня неверно, друзья. Но ложь я могу различить хоть будучи глухим на оба уха. Люто не отпустит нас, – грустно подытожил он.

– Хе-хе-хе, – проскрипел старик. – На оба уха, – повторил он приглянувшуюся фразу. – Забавно. А ушастый и впрямь дело говорит, – калека понизил голос, – вам отсюда не уйти.

– Это мы еще поглядим, – хмуро запротестовал я. – Ты нам лучше объясни вот что, – сам не понимая почему, я придвинулся ближе к собеседнику и перешел на заговорщический шепот, – ты говорил, что видел схватку на ристалище. А раз ты все видел, то наверняка заметил кое-что странное.

– Что именно? – улыбнулся Думитур. – Конечно, не считая того, что вам троим удалось покинуть арену невредимыми, – он захихикал.

– Когда мы покончили с глашатаем хаоса, – вполголоса продолжил я, – его останки окутало, будто дымкой. Звучала, не весть откуда взявшаяся, мелодия, а раны монстра принялись затягиваться прямо на глазах. Я мог бы решить, что мне почудилось, но мы все видели это.

Дави закивал головой, подтверждая сказанное.

– Да-да… Конечно… Сломанный меч, – знающе подхватил наш собеседник. – Должно быть поразительно наблюдать подобное впервые? Разумеется, так, – не дождавшись ответа, сухо хмыкнул он. – Меня-то то колдовство до сих пор не перестает удивлять.

Старец заерзал и сменил положение. Ссутулившись и опершись лопатками о толстые прутья камеры, одряхлевший воитель отвернул взгляд к центру тюрьмы и гулко вздохнул.

– То, что вы видели, – продолжил он, – ничто иное, как плод многогранного таланта Генэди.

– Не помешало бы знать, о ком ты толкуешь, – буркнул я с подковыркой.

– Его зовут Генэди. Вы наверняка уже встречали сухопарого прихрамывающего разумного, с капюшоном на голове. Маг, с помощью которого Люто проворачивает все свои крупные и опасные делишки, – пояснил Думитур. – Уверен, что и в вашем похищении не обошлось без фокусов этого лакана. «Сломанный меч» – так он зовет свои чары.

– Боюсь показаться невеждой, – осторожно пискнул поэт, – но я не понимаю, что все это должно для нас означать.

– А то, эльф, – посерьезнел калека, – что любое живое существо, находящееся под влиянием тех самых чар, попросту не способно умереть. Можете изрубить тварь на куски, но полог «Сломанного меча» ни за что не позволит жизни покинуть тело. Через некоторое время плоть срастется, сознание и разум вернутся на привычное место и вот, – сдержано воскликнул он, – чудовище вновь готово к сражению. Без боли, шрамов или остатков страха. Я хочу дать тебе один совет, Варанта, – после недолгого молчания обратился ко мне Думитур. – У Крактан существует еще одно занимательное свойство – мертвые, что томятся на оглоблях возле жаровен. Я не ради пустопорожней болтовни упомянул, что те несчастные – это пища для обитателей арены. Когда недобитый зверь вкушает плоть жертвы, «Сломанный меч» исцеляет его раны, тем самым практически лишая «тех, кто обречен на смерть» шансов одержать честную победу.