У той враз высохли слёзы.

– Как? Всю вину на себя?

– Скажи следователю, что я не виноват, что это ты придумала отравить мужа.

Марья Алексеевна со злостью оттолкнула Семёна.

– Ты только для этого меня позвал?

– Голубушка, да выслушай меня. Отчего ты не хочешь? Пойми, имение без присмотра осталось. Развалят, погубят, крестьяне разбегутся, – увещевал Семён. – С кого потом спрашивать? Не думай обо мне худого, лапушка. Я выйду отсюда, я всё сделаю, чтобы тебя вызволить. Взятки дам, продам землю, имение заложу, но ты вернёшься домой.

– Речи – мёд, а дела – полынь, – сомневалась барыня.

После, размышляя за решёткой в камере, она решила, что лучше сделать так, как говорит муж. Или вдвоём сгинут, или Семён ей поможет, а это хоть какая-то надежда. И на очередном допросе Марья Алексеевна заявила следователю, что убийство мужа она обдумала и осуществила в одиночку. Семён ничего не знал, виновата только она. Решила отравить мужа, потому что влюбилась в доезжачего.

Следователь поверил, и Семёна вскоре выпустили.

Вернувшись из казанского острога в имение, он первым делом пошёл в церковь поставить Богу свечку за чудесное избавление. К его удивлению, службу вёл новый батюшка.

– А где отец Серафим? – спросил Семён.

– Вы ничего не знаете? Сана его лишили и в Сибирь на каторгу отправили, – отозвался священник, – за то, что живого человека отпел и позволил похоронить. Говорят, деньги большие за это получил.

Семён поспешил выйти из церкви.

Он не обманул Марью Алексеевну. Давал взятки направо и налево, подкупал судей и дарил одному, другому и третьему небольшие земельные участки. В деле стали появляться проволочки: терялись протоколы с допросами и появлялись новые, свидетели внезапно отказывались от показаний, всё забывали и путались в мелочах. Дело в конце концов приостановили, Марью Алексеевну пообещали отпустить из острога.

Семён обрадовался и заторопился в Казань за супругой. С нетерпением ждал, когда следователь разрешит увезти её в имение. Однако тот усадил Семёна на стул, подал воды.

– Марья Алексеевна заболела и скоропостижно скончалась третьего дня, уже похоронили. Мои вам соболезнования, Семён Иванович.

Его проводили на тюремный погост с рядами могил под номерами. Ничего не осталось от его дерзкой красавицы, даже имени.

Убитый горем Семён вернулся домой, в Бузулукский уезд. Он стал наследником солидного состояния. Всё имущество, деньги, имение и крестьяне перешли ему. Он получил всё, о чём раньше только грезил, но радости и удовлетворения богатство не принесло. Как дамоклов меч висело над Семёном судебное дело, приостановленное, но не закрытое.

Чуть не каждый день камердинер докладывал:

– Семён Иваныч, вас внизу дожидаются.

– Кто ещё?

– Сказал, что из суда.

Семён одевался, спускался в гостиную и видел очередного мздоимца из судейских.

– Прошу прощения, Семён Иванович, дельце небольшое к вам, – потирал руки гость.

Семён запирался с ним в комнате, выслушивал, что кого-то надо опять подмазать, давал деньги за молчание или отписывал землю, до которой все были очень падки. Его земельные владения таяли, становились всё меньше и меньше, как высыхающая под ярким солнцем лужа.

Помещики собрали вскладчину денег и на месте ветхой деревянной церкви построили часовню в память о своём невинно убиенном соседе Петре Яковлевиче. Неподалёку от часовни и сейчас находится могила, а над ней – надгробный камень с едва заметной полустёртой надписью: имя, чин и дата смерти – 10 мая 1824 года.

Источник: «Оренбургская неделя» № 25, 2013 г.

Варька захватила руками стебли, поднатужилась, выдернула их с корнем и сложила в стожок. Это называлось – теребить лён.