– Господин Шабарин, я буду рад видеть вас в моей таверне, пожалуйста, останавливайтесь у меня. Я сделаю все, чтобы было хорошо. Спасибо за то, что и с Тарасом помогли, и оплатили постой всех своих людей. Простите бедного Ёсю за то, что пришлось вашим людям ютиться в небольших комнатушках, а некоторым так и вовсе спать на сеновале. Но я сделал всё, что мог, – говорил хозяин трактира.

Буквально за сутки общения с этим иудеем у меня сложилось весьма благоприятное отношение и к нему, и к сыну его Мойше, и к его ворчливой, но так, по-доброму, жене Розочке. Они работящие люди, аккуратные. Все было чисто, пусть и бедно. Без фарфора, но я не чувствовал никакой брезгливости ни к еде, ни к посуде.

Даже возникла идея, как превратить трактир Есея в нечто большее. Пусть Павлоград – ещё пока небольшой городишко, но здесь уже, как я понял, востребован постоялый двор для различного рода людей, проезжающих мимо города. А вот ресторана нет. Пока меня заботят иные проблемы, но вместе с тем, можно было бы заинтересовать сметливого еврея и рассмотреть вопрос о том, чтобы открыть настоящий ресторан в Павлограде.

И всё же мне до сих пор сложно воспринимать такой способ передвижения, когда за два дня со скрипом можно преодолеть такие расстояния, какие на машине, не нарушая скоростного режима, проезжаешь менее чем за час. Сколько там того расстояния от Павлограда до Днепропетровска моего времени? А нам же понадобилось ещё два дня, чтобы добраться до Екатеринослава.

Губернский город встречал нас проливным дождём. Если бы этот самый дождь шёл в моём поместье, а я при этом пил горячий чай в своём тереме, то только радовался бы таким обстоятельствам. Засушливое лето выдалось, и такой дождь – это подарок небес для урожая. Но сейчас приятного было мало, ведь насквозь промокли люди, телеги вязли, а лошади начали капризничать. А у меня уже бурлило что-то внутри, кулаки чесались в предвкушении серьёзной драки. Так что въезжал я в город явно не в лучшем расположении духа.

Мы сразу же направились в гостиницу «Марица», где я предполагал и сам заселиться, и семерых моих лучших бойцов держать, включая Петро, командира моих дружинников. Впрочем, выбор того, кто будет неотлучно рядом со мной, в том числе в гостинице, был продиктован не столько боевыми качествами, сколько внешним видом бойцов, а также их умением держаться на людях. Простых мужиков в эту гостиницу могли бы и не заселить. А вот приодетых мещан, у которых есть деньги на проживание и даже возможность питаться в не самом дешёвом ресторане города, встречали улыбкой, пусть и без излишнего пиетета, но и не погнали же.

А вот меня, что называется, «облизывали». Я вот что-то даже не припомню за прошлую свою жизнь, чтобы где-либо в гостинице или отеле, где мне приходилось бывать, настолько услужливыми оказывались люди. Такие приторные улыбки – это годы тренировок нужно иметь, чтобы так получилось.

У всех шестерых моих охранников были револьверы, из которых мы периодически стреляли во время нашего путешествия. У меня таких игрушек было сразу две. Как-то я пробовал даже применять навык македонской стрельбы с двух рук, но понял, что с этими машинками подобное провернуть не так-то легко. А ещё очень мешало то облачко дыма, которое зависало над оружием при первом же выстреле. Так и хотелось, как в детстве, сказать: «куда дуля – туда дым». Показать дыму ту самую дулю и направить в сторону. В детстве считалось, что эта магическая фраза позволяет отвести от себя дым от костра.

Оружие у нас явно неидеальное, требующее подгонки и совершенствования деталей. Примерно на каждом десятом выстреле либо приключалась осечка, либо застревал патрон. Тут дело было ещё, конечно же, в наших самопальных патронах. Как их вручную ни подгоняй, как ни выливай потом, всё равно выходило рискованно. Не всегда можно было и понять, какой патрон вышел бракованным, а какой всё-таки сможет помочь в трудную минуту. Да и капсюли у нас были созданы не лучшим образом, на основе ртути, то есть, в некотором роде, оружие наше было ядовитым.