Трусы-то, конечно, бывают и за счастье, и за горе, но в жизни… зажимы для сосков и кольцо ниже, на длинном ремне, тонна скотча с коркой, точно указали, он явно в аду.

Трусов в аду не бывает. Не водятся. Только стринги! А кто их считает за трусы, тот дурак и у него никогда не будет собственного флага.

В следующую секунду, он приподнялся и осознал, он верно определил место дислокации. Огляделся, вращая глазами, так как челюсть Суровый не был в состоянии подобрать со своей могучей и стальной груди, потому что там красовалось уродство.

Скотч!

Скотч зачем?

А это вовсе и не скотч, вдруг осознал генерал.

Сахарная дрянь для депиляции. Его намазали и сверху обмотали тканевые полоски, чтобы увидеть, увидеть, генерал напряг память, чего же они там планировали увидеть? Конец света? Вряд ли свет в конце туннеля. Что там говорила вчера Мила… он еще сильнее натужил память. И та, трепеща от страха перед Суровым, умирающими от перепоя синапсами выдала…

Мила говорила о линии бикини и о том, что эпиляция нужна всем. Всем!

И ему?

Зачем?

Генерал пришел в ужас!

Они хотели отрывать их от него, чтобы узнать великую тайну человеческой природы, ведающую, что у настоящей женщины может быть тайна и не одна. В этот момент он свято поверил, что лучше о некоторых тайнах не знать, и вовсе. Никогда.

Игнорируя боль, ругаясь, на чем свет стоит, генерал выбрался из кузова и вспомнил, что находится на стоянке ночного клуба для взрослых.

Посуровел.

Что уж тут делать?

Ничего, кроме как идти в лобовую атаку.

И он бесстрашно направился в клуб.

Спустя пять минут оттуда раздались вопли, спустя еще десять звук ударов и хруст костей, и затем вой от блаженного удовольствия.

Кому-то захорошело.

Вовсе не от наслаждения… Терминатор покинул сие заведение и не сказал: «Айл би бэк». Лишь громко выматерился, хлопнув дверью и скрипнул зубами.

Теперь он был одет во вполне сносные джинсы и рубашку с чужого плеча, скрывающие клеевые ленты для депиляции. На ногах имелись кроссовки.

Спустя еще семь минут, в двери заведения «Банан и рот» раздался настойчивый звонок.

Дверь распахнул вчерашний юноша. Как и положено вежливому сотруднику он прочистив горло, как ни в чем не бывало, сказал:

– Добрый день, господин Суровый. Мила Сергеевна, вас ожидает. Хотите воды, чай, кофе, меня?

При виде грозного небритого лица, перекосившегося от злости, парень сделал верный вывод, испарившись в глубине помещения. А из правого кабинета вышла Мила с приложенным к опухшему лицу полотенцем полным льда.

Пять минут они оценивали друг друга, соизмеряюсь с рисками и выводами, а затем из Милы вырвался нервный смешок, похожий на издевательский.

Суровый впервые в жизни захотел убить даму.

Да, убить!

Растерзать!

Если бы не одно маленькое, восхитительно-омерзительное сногсшибательное «но». Он ровным счетом ничего не помнил. Пару секунд он сверлил блондинку взглядом, медленно и верно представляя, что можно сделать с женщиной ее комплекции и именно в этот самый гневный момент память услужливо начала реанимировать воспоминания, в которых он:

А. Танцевал на столе в строгом армейском галстуке в одних семейных трусах.

Да, генералы не носят плавки, боксёры, и любую другую тугую дрянь, из которой на поле боя не сделать флага. Из таких можно только кляп, для врага. Строго для врага!

Б. Танцевал на шесте, уже лишь в одних трусах. Без галстука. Так ловко и энергично, стоило только поражаться, как он шею не сломал, скручиваясь вниз, держась за шест одними прокаченными ляхами. Образцово Суровый тянул ступни ног, как когда-то в детском садике на утреннике и перебирал руками, как умирающий чертов лебедь в балете Чайковского.