– Начинать новое дело в непосредственной близости от конкурентов, конечно, невежливо, но ты ведь совсем на ином уровне! Ты же работал в известной больнице в Сеуле. Не волнуйся. Я сделаю пару телефонных звонков, и недоразумение разрешится. Разве не должны все узнать о случившейся с тобой несправедливости? Людям нужно лечиться в настоящей клинике восточной медицины.

– Ох, спасибо. Меньшего от вас и не ожидал, старейшина.

– Да не за что. Тебе ж непросто было прийти сюда. Ох, что это у меня с памятью? Ничего не дал гостю. Пойми уж. В моем возрасте часто забываешь такие детали.

Старейшина Чан выпрямил согнутое тело:

– Нет, все в порядке. Мне уже пора идти.

– Невежливо отпускать тебя просто так. Подожди немного. Возьми-ка хотя бы то, что принесли мои малыши.

– Что?

Старик вразвалку пошел на кухню. Сынбом, поднявшись вслед за ним, решил, что садиться обратно бессмысленно, и начал бродить по гостиной. Он без особого интереса стал разглядывать настойки на комоде. Тодок[10], женьшень, ого, и даже змея? Раньше, когда Сынбом работал в клинике в Сеуле, один из пациентов в знак благодарности принес ему змеиную настойку, говоря, что она полезна для печени, очищает кровь и предотвращает старение, но поверить в это было невозможно. Поэтому Сынбом просто ее выбросил. Покачав головой, он опустил взгляд, и перед ним предстала урна, которую он уже видел раньше.

«А-а, урна с прахом его жены, которую старик носит с собой».

Рядом с белой урной, которая имела голубоватый отлив, стояла старая фотография. Похоже, это было групповое фото, которое кто-то сделал во время совместной поездки, но лицо женщины, стоящей в середине, выглядело знакомым. Сынбом вытаращил глаза и внимательно уставился на нее. Фото было старым и размытым, поэтому он не понимал, узнает лицо или нет.

– Это наша первая и последняя семейная фотография.

Сынбом удивленно повернулся и увидел, что старейшина Чан незаметно подошел к нему и теперь протягивал черный пакет.

– Это голубые яйца. Их принесли мои дорогие малыши.

– Спасибо.

Когда Сынбом взял пакет, старик протянул руку и погладил урну.

– Много трудностей моя жена здесь натерпелась после замужества. В нашей семье важна преемственность, а она родила трех дочерей подряд! Конечно, моя мать часто ее ругала. К счастью, когда она наконец родила сына, с ней стали обращаться намного лучше, но и тут она настрадалась, потому что ребенок родился слабеньким. Возложив на ее плечи заботы о доме, сам я занимался делами снаружи. Уверен, ей от этого было невыносимо. Верно говорю?

– Да, похоже, что так.

«Где же я видел это лицо?»

– Когда жена внезапно погибла из-за несчастного случая, я вдруг резко пришел в себя. Понял, что надо было больше о ней заботиться. Когда я увидел готовое к кремации тело, от которого остались только кости, чуть совсем из ума не выжил. Поэтому везде ношу эту урну с собой, думая, что моя жена всегда рядом. В жизни она не знала никого, кроме меня, так почему бы ей не сопровождать меня и после смерти? Раз уж я так истязаюсь, может, однажды мы хотя бы раз увидимся?

– Да, возможно.

Сынбом кивнул. Он уже прекрасно знал эту историю и только снова задался вопросом, какой смысл заботиться о жене, когда она уже умерла. Думает, что она будет рядом даже после смерти? М-да. Старик пристально посмотрел на Сынбома. Тот, почувствовав, что о его мыслях догадались, быстро проговорил:

– М-м, как бы это выразиться? Не знаю, могу ли так говорить, но вы правда любящий муж.

Губы старика расплылись в улыбке до ушей. Видя, что даже его глаза приняли форму полумесяцев, Сынбом подумал, что старейшине действительно понравились эти слова.