Вот и Караджорджев конак, факелы и гайдуки. Экипаж останавливается во дворе, офицеры выходят, их эполеты и рукояти сабель ярко блестят в мерцающем факельном свете. Гойко ковыляет вместе с ними к куче. Босой Караджорджа по-турецки сидит на коврике, расстеленном на полу – всё, как и в тот раз. Офицеров он рассаживает на подушках подле себя. Те крякают – но садятся. Гойко устраивается чуть поодаль них, на полосатом домотканом половике.

Дальше все идет, как по нотам. Гайдуки ставят перед вождем низенький столик, на котором блюда с запеченным ягненком, сыром, лепешками и стеклянный кувшин со сливовицей. Караджорджа, как ему и положено, чешет свои грязные ноги, берет в руки ягненка, разламывает его и предлагает русским изрядный кус. Те отказываются под предлогом того, что уже отужинали. Зато Гойко ягненком не брезгует – ну да, много на патриотизме не заработаешь, на кусок хлеба еще хватит, но не на кусок ягнятины. Поднимаются вверх стопки сливовицы – за встречу, за русского царя и за здравие вождя.

Под сливовицу набившие оскомину россказни Гойко про подлых врагов и чудесное спасение вождя пошли неплохо. Только хмыкнул Караджорджа выразительно, а потом и вовсе расхохотался:

– Вот ведь не было в Сербии случая, чтобы брат не предал брата! Човек је човеку вук[18]. А есть и покруче традиция – отрезать у тех, кто за людей на деле выступает, голову да отослать ее нехристям всяким в подарок.

Переглянулись русские офицеры. Заерзал Гойко на половике.

– Но не про нас это, – продолжил вождь. – Такие слухи тут каждый день распускают, найти бы, кто. Хотят нас с побратимом поссорить. Но не бывать тому. Верю я Вуице паче прежнего. Чем больше стараются – тем больше верю. Вот что третьего дня написал он мне.

Достал Караджорджа из поясной сумочки письмо и развернул его перед сидевшими за столом.

– Пишет князь Смедеревский, чтобы поостерегся я. Что убить меня хочет Милош Обренович, который тайно сносится по сему поводу с белградским пашой. И что убийц он ко мне засылает. Вот тут про это написано. Так что ведаю я про то. И пишет кум мой, что среди убийц могут попасться самые разные люди, говорящие самые возвышенные речи, и заклинает, чтобы я не верил им.

– Кхм… – один из офицеров не мог смолчать. – Но как же ты отличишь того, кто врет, от того, кто и впрямь хочет тебя предостеречь?

– Очень просто! Отличу я их по тому, сколько у них золота: ежели нет совсем – значит честный человек, у честных людей никогда денег нет, а ежели полные карманы – значит, заплатил Обренович.

Король поразился такой логике. При всей ее простоте и бесхитростности она была во многом правильной и, что главное, давала верный результат. В тот же миг Караджорджа свирепо сверкнул своими черными глазами, подскочил к нищему и кинжалом рассек его суму. Посыпалось на половики золото, менялой данное. И много того золота было. Эх, говорил же жид, не брать его с собой!

– Что там? – раздались возгласы.

– Дайте-ка посмотрю…

– О, тут дукаты! Смотрите, как много! Их тут сотни!

– Господи, сколько их тут? Откуда?

Королю Александру стало больно от того, что слышал он слова эти уже в третий раз. Русские шумно задышали и отодвинулись в сторонку. Караджорджа же подскочил к ошеломленному нищему, схватил его за шкирку и поволок во двор.

– Шпијуна, шпијуна Обреновича поймали! – кричали со всех сторон.

И это тоже была правда. Русские говорили, что встретили его по дороге и знать не знают, кто таков, просто показалось им важным то, что говорил этот человек. Но Караджорджа ни в чем не винил их.

– А и правильно сделали, что притащили его сюда. Тут ему и суд правый будет, и наказание скорое.