– Ситуация сложная, господин Верховский. После поражения в крупных городах боевики рассредоточились по небольшим поселениям. Они контролируют значительные территории к востоку и югу отсюда. Коалиция готовит масштабную операцию по их окончательному уничтожению, но детали мне неизвестны – я не вхожу в высший командный состав.

– А местное население?

Лицо Рашида стало мрачным.

– Выживают как могут. Многие бежали, но старики, больные и те, кому некуда идти, остались. Гуманитарной помощи не хватает. Больницы разрушены. Школы не работают. Воды и электричества нет уже третий год.

– И всё же люди возвращаются, – заметил Алексей. – Я видел семьи с детьми на улицах.

– Да, возвращаются, – кивнул Рашид. – Это их дом, как бы разрушен он ни был. Но положение тяжёлое. Особенно тяжело тем, кто пережил правление ИГИЛ (запрещённая в России организация).

Алексей подался вперёд.

– Что происходило в городе под их контролем?

Глаза Рашида потемнели.

– Ад, господин Верховский. Настоящий ад. Публичные казни, пытки, насилие. Они превратили центральную площадь в место для экзекуций. Каждую пятницу после молитвы – обезглавливания, побивание камнями, отрубание рук. Женщин продавали как рабынь. Детей забирали в тренировочные лагеря, где из них делали боевиков.

Он замолчал, а затем добавил:

– Моего брата и его семью убили на той площади. За то, что он преподавал историю и отказался жечь книги.

В комнате повисла тяжёлая тишина. Фарид опустил глаза.

– Мне жаль, – сказал Алексей.

– Это война, – пожал плечами Рашид. – Здесь у каждого своя история потерь. Именно поэтому мы продолжаем сражаться.

Он встал из-за стола.

– Я распорядился подготовить для вас комнату в этом здании. Это самое безопасное место в городе. Если хотите, могу организовать для вас экскурсию по городу. Думаю, вам будет полезно своими глазами увидеть, что здесь произошло.

– Буду признателен, – кивнул Алексей, выключая диктофон. – И хотел бы поговорить с местными жителями, если это возможно.

– Конечно, – Рашид слабо улыбнулся. – Фарид вас проводит. А сейчас, прошу меня извинить – у меня совещание с представителями коалиции.

Маджид Аль-Хасани, местный учитель истории, выглядел гораздо старше своих шестидесяти лет. Худой, сгорбленный, с глубокими морщинами на лице и потухшим взглядом. Они сидели в его полуразрушенном доме, где он жил с женой и тремя внуками – дети погибли во время бомбардировки.

– Я преподавал историю и литературу сорок лет, – говорил он, медленно помешивая чай в стакане. – Когда они пришли, мне запретили упоминать всё, что было до халифата. Сожгли библиотеку, уничтожили музей. Таблички с клинописью, которые наши предки хранили веками, разбили кувалдами.

Фарид переводил, а Алексей записывал на диктофон.

– Как проходили казни? – спросил он после паузы.

Маджид провёл рукой по лицу.

– Как праздник для них. Согнали весь город на площадь. Женщин и детей заставляли смотреть. Тех, кто отворачивался, били плетьми. Моего коллегу, профессора археологии Ахмеда, обезглавили первым. За то, что он защищал древние статуи…

Старик помолчал, собираясь с мыслями.

– Потом стало хуже. Людей казнили за малейшее нарушение их "законов". Курение – смерть. Музыка – смерть. Брить бороду – плети. Женщина с открытым лицом – плети ей и смерть её мужу. Я видел, как они сбросили с крыши здания двух юношей только за то, что нашли у них фотографии, где они держатся за руки.

– Как вы выжили? – тихо спросил Алексей.

– Я притворялся, – горько усмехнулся Маджид. – Отрастил бороду. Цитировал Коран по их требованию. А по ночам тайно учил детей настоящей истории и литературе. За это могли казнить всю семью, но… что ещё оставалось?