Амбиции? Возможность стать на одну доску с теми, кого журналист искренне презирал?

А все Фрай, будь он неладен!

Френсис знал: эти люди могут быть щедрыми, но и в жестокости им нет предела! Впрочем, жестокостью их действия вряд ли можно назвать: он для них – просто вещь, которую можно использовать, выбросить и забыть.

Журналист почему-то вспомнил посиневшие трупы, о которых писал, и его передернуло.

«Надо понаблюдать, сделать вид, что хочу уйти, и если задержат, – рвать когти, – решил он. – А если отпустят, – останусь, может, и впрямь выпадет козырный туз…»

…Ксения вздохнула и поставила точку. Глотнула кофе. Блаженно улыбнулась.

Экстаз, – вот как можно было назвать ее состояние! Экстаз творческий, дарящий физическое наслаждение. Ничего подобного она раньше и представить себе не могла!

«И бабы не надо!» – вспомнила Ксения грубоватую фразу знакомого вояки, волочившегося за каждой юбкой, и описывающего кайф от своей первой рыбалки. Теперь она его понимала.

Ксения создавала свой мир и заселяла его людьми. Они делали все, что она велела. Они чувствовали так, как она хотела. И это было потрясающе!

«Какая уж тут зависимость от слов, – хмыкнула Ксения, вспомнив дурацкую статью о графомании, и включила воду. – Графомания – это опьянение властью! Властью над персонажами, над обстоятельствами, над читателями… А если никто не читает, графоман превращается в мизантропа, вечно ноющего о тупости читательского сословия, и обливающего грязью своих более удачливых собратьев. Упаси меня, Бог, превратиться в такого!»

Вода обволакивала тело скользящим коконом…

«Ты главное уясни, – разоткровенничался как-то с Ксенией новоявленный литературный классик, пытавшийся ей понравиться, – известные авторы – всего лишь раскрученные графоманы… Ну, повезло им! И мне повезло…»

И попытался ущипнуть Ксению за коленку. Тогда она не придала значения пьяным словам. Поднялась и ушла, щелкнув дарование по затылку. А сейчас вспомнила.

«Значит, буду ловить удачу! Как Френсис…», – мелькнула мысль. Ксении был симпатичен этот парень.

Она ощущала себя Пигмалионом. И даже более, чем Пигмалионом: у того был хотя бы исходный материал, а у нее – ничего, кроме воображения! Ее Вселенная создавалась на песке. И даже песок был воображаемым…

После душа заварила кофе, и, пока сохли волосы, предалась философским размышлениям.

«А что, если все мы – порождение чьей-то фантазии? Не Бога, как учит Библия, а сумасшедшего графомана, создавшего свой сумасшедший мир? И наши судьбы – не карма, а результат несварения его желудка или бессонницы? И есть другие такие же графоманы, порождающие свои сумасшедшие миры, которые ученые называют параллельными? А Бог – это классик, пытающийся научить их писательскому ремеслу, чтобы герои не мучились, а жили нормальной жизнью? Хотя кто рискнет провести грань между графоманией и литературой… Разве что Бог…А вдруг и он – графоман, только раскрученный? И его поучения и действия ничего не стоят?»

Ксения набрала Ларису и поделилась с ней ценными соображениями. Но та и ухом не повела.

– Поедешь со мной по магазинам, нужно пуговицы купить?

– Нет, мне статью заказали о современном искусстве. Об одном из молодых скульпторов, ваяющем на грани постмодернизма и технологического направления.

– Представляю, что ты напишешь! – ехидно отреагировала Лариса.

– Я всегда пишу правду, нравится это кому-то или нет, – с некоторым пафосом заявила Ксения.

– Ну-ну! – и Лариса отключилась.

А Ксения, расстроенная таким равнодушием, принялась накладывать макияж.

Да, она не любила современное искусство и откровенно говорила об этом. Не все, конечно, а то, что, по ее мнению, в рамки искусства не вписывалось.