Лена впустила сырого с ночи, припахивающего псиной, Аркашку. Он мигом проскочил в свою комнату и затих. Наверное, задрых под одеялом – одетый, конечно!

Но это ненадолго. Через час, в лучшем случае два, он загремит на кухне кастрюлями и будет громко сокрушаться у пустого холодильника:

– У меня есть жена или нет?..

– Брянский волк тебе – жена! – как всегда, усмехнётся Елена и опять погрузится в эмпиреи.

– Эмпиреи, это – «писанина», своя или чужая, в ней – жизнь! А вне её – «бытовуха», черт бы её побрал! Но «эмпиреев» без «бытовухи» не бывает. Небо должно быть привязано к земле хотя бы тонкой бечёвочкой, иначе улетит.

Закрыв входную дверь на задвижку, Елена вернулась на кухню. Чай остыл.

– Вот собака! – попеняла она Аркашке, – ну не даёт жить! Листы оказались закапанными тёмно рыжим. – Успел-таки отхлебнуть! Словно корова пролетела… – она с сожалением выплеснула остатки в раковину.

– Так на чём я остановилась? Ах, да…

Отыскав последний абзац, пометила его ногтем: ручек и карандашей у пишущих днём с огнём не сыщешь.

– Ох, и странная же вы личность, мой главный герой! Заведёте вы меня в философские бредни, ох заведёте!

А туда ходить не надо – табу! Читателю это не понравится, да и издателю тоже. И вообще, пора уже, пора – ближе к телу! Как можно ближе, но не до пошлости: пошлость и литература – вещи несовместные. Но без тела, увы, – плакал аванс кровавыми слезами…

Печатная машинка «Москва», списанная издательством при компьютеризации, жадно всхрапнув, проглотила Еленин взгляд, втянула в себя её бледные сухие пальцы, извините, с обкусанными ногтями, потом руки до локтей, а потом и саму Елену, и выплюнула всё это только через пять часов.

Очнулась она среди ночи. Аркашка громко «лакал» из-под крана.

– У… пьянчуга чёртов! – расправив плечи, потянулась Елена. – Всё водяру свою сосёшь?.. Когда ж она тебе поперёк глотки встанет?!

Аркашка пил уже лет пять. А ведь дельным инженером был: патентами весь туалет оклеен. Но, не те времена… Эра приспособления.

Если б не пил, давно б с работы вылетел! А так, важных заказчиков спаивает. А это, как оказалось, хорошо оплачивается. Да и кто теперь не пьёт?..

– Вот у Катьки, подружки, – вдруг вспомнила Елена, – муж бизнесмен до того допился, что у ней, бедной, терпежу уже не было – ушла. Ушла, а он повесился!

Да неудачно, если так можно выразиться, – труба в ванной оборвалась.

Катька зашла за вещами и застала мужа сидящим на полу с обломком трубы на шее… Уткнулся – ей в ноги:

– Не бросай меня! Я что-нибудь придумаю…

И придумал ведь! Подарил ей газовый пистолет, сам для себя патроны покупает, говорит:

– Как приду свинья—свиньёй, стреляй, не жалей!

Так ведь и стреляет сердешная. Живут, можно сказать, неплохо. Вышли из положения.

А тут и на пистолет не наскребёшь. Оглянешься, – хоть шаром покати!

Зато и грабить нечего. А значит, и не страшно. А ведь сейчас многим страшно… – и нищим, и богатым. Нищим – меньше. Деньги и сытость – зло. Дураки этого не понимают, а умные понимают, но… мечтают разбогатеть.

Вчера обогнала мамашу с малышом, а мальчик и говорит: «Мам, какие мы счастливые, что у нас денежек нет! Никто меня не украдёт и выкуп требовать не будет!»

Мамаша потрепала его по вихрам и усмехнулась: «Ох, и счастливые…»

К восьми утра Елена была уже в издательстве. Вычитывала вёрстку. А оттуда, отпахав карандашиком добрых пять часов, с абсолютно чумовой головой, голодная и измотанная, она всё же отправилась к предмету своих многолетних нереализованных вожделений…

С этим «предметом» Елена вела космическую войну страстей, эмпирических, конечно, припахивавшую то порохом, то фиалками, а то и гробовой доской.