Ожерелье, явно тяжёлое, змеюка носила так, словно оно ничего не весит — вытянув странную тонкую шею. Заря всё присматривался — вот-вот сломается, а та не ломалась, да и сама Дёма, ничуть не уставая, продолжала принимать от скелетонов «дары» — то кольца, то браслеты. На тощих длиннопалых руках навскидку было пару дополнительны кило, но ей хоть бы хны — носится, руками трясёт, жестикулирует — слишком экспрессивно, непривычно.

Заря тоже любил цацки и, коря себя, засматривался. В свете камина они особенно сверкали, и глаз нет-нет, да возвращался к этой обвешанной новогодней ёлке.

— Красиво, — Василиса приблизила змеюкины руки. — И не падают же, а!

Заря тоже присмотрелся — издалека, но всё равно заметил, что перстни, слишком большие для Дёмы, с пальцев не слетают. Прислушался.

— Заговоренные, — хмыкнул, удивившись немного. А ведь не промах скелетоны, всё самое лучшее таскают. — Где они их находят вообще?

— Так я сразу и сказал, — фыркнул Кощей. Заря только глаза закатил — не отец, а скряга распоследняя.

Дёма посмотрела на Зарю, хитренько так, и показала язык.

— Отвалится.

— Не отвалится.

— Отвалится.

— Вась, скажи, не отвалится.

— Ничего у неё не отвалится, — поддержала змеюку Василиса.

— Ты моя сестра или как вообще? — возмутился Заря.

— И сколько лет уже твоя сестра, можешь и уступить Дёмочке.

Та снова язык показала. Заря в ответ.

— Заря, ты же взрослый мужчина, — укорила мать. Он даже рот приоткрыл от возмущения. В этом доме ему больше не место! Одна мелкая рептилия увела у него семью!

Дёма, тем временем, принялась осторожно поглаживать Василисин живот. Василиса вся расплылась — беременность давалась ей тяжело, а Дёма умела словно бы облегчить эту тяжесть, успокоить, расслабить.

Всю беременность Василиса не покидала замок — во избежание. Она не могла позволить себе рисковать, потому не перемещалась в Явь, даже для обследования. Колдовать над животом тоже запрещала, а потому никто не знал ни пол детей, ни даже то, что их там двое. Кроме Дёмы, но она этой информацией не делилась — никто ведь не спрашивал.

— Полегче стало? — спросила она, в последний раз проводя по животу.

— О да-а, — Василиса, расслабленная, зевнула.

Дёма встала, разложила кресло, чтобы Василисе было удобнее прилечь, и вернулась обратно к Кощею. Дед, хоть и вредный, но какой-то родной и Силой от него веет — чистой, спокойной. Дёма научилась её различать, именно Сила текла по стенам пещеры, а её персональная двухголосая шизофрения этой силой буквально питалась. Конечно, не из Кощея, только из тех стен, но рядом с насыщенными объектами находиться было приятно.

Заря тоже был «насыщенным», но к нему Дёма не лезла — вместе с Силой от него несло целым ворохом смешанных, утомляющих Дёму, эмоций. И хоть Силы в Заре больше, чем в отце, у старшего Кощея имелась ещё и корона, которая эту Силу концентрировала и приумножала, а потому Дёма не собиралась менять старшего на младшего.

— Чего ты на меня так смотришь? — скривился Заря.

— А ты на меня чего так смотришь? — Дёма вскинула брови, словно говоря: «Ну, и что ты теперь скажешь?»

Заря сгримасничал, передразнивая, и отвернулся к стене.

Дёма громко хмыкнула. Кажется, не было ещё случая, чтобы их разговоры проходили как-то иначе, но это очень весело, и, кажется, не обижает ни её, ни Зарю.

8. Сказ восьмой. Где празднички — ватажнички

— Спать ты гора-азда.

— Отстал бы ты.

— Вот и отстану!

Проснулась.

Кот лежит рядом, смотрит зелёным глазом. Вот же крыса волосатая. Будто бы специально меня бесит — появляется только тогда, когда я дремлю, выдаёт одну фразу и будит. А то, что будит — это я не сомневаюсь, иначе бы я ещё спала и спала.