Конечно, продолжала врачевать живность лесную. Этого нельзя было прекращать. Крылья подправить, простуду снять – кто за неё сделает? Леший часть дел у Яги брал на себя, но у него своих забот хватало.

Грустила Яга с толком. На пустяки не отвлекалась. То в грёзы впадала – для омоложения полезно. То в размышления – для мудрости. А иногда и петь начинала. В какую-то из своих грустей шаманила и пела горловым голосом, однажды так соловьём заливалась, аж птицы замолкли. Слушали бабкину грусть.

В этот раз обошлось без песен. Яга ходила. По избе, по двору, по лесу. Ходила неспешно и молча, всматриваясь в то, что каждый день уже сотни лет видела. А видела она на несколько уровней вглубь. Смотрит на шкатулку и видит её, как все видят. А дальше под лаком древесину, самую её серёдку. И руки мастера, и дерево, и поляну, где это дерево росло. Так всегда было. Во всей её лесной жизни.

В каждую грусть появлялся новый уровень. Это было привычно, к такому бабка была готова. В этот же раз Яга стала видеть, что предстоит каждой вещи, каждому строению, каждой веточке в лесу. У всего был свой срок и своя судьбина. Бабка принимала всё со спокойной душой. Даже тление избы.

«В зеркало надо глянуть, – подумала Яга, – судьбу свою узнать». Эта мысль приходила не раз, но обычного зеркала в доме не было. «И не надо». А чтобы и в глади воды не углядеть лишнего, оборачивалась рыбой серебряной и купалась в обличии щуки. Мудрая бабка знала, что судьбину строят, а не ищут.

Так и жила в грусти, не считая времени. Будто погружалась в глубины веков.

Но приходило время, Яга понимала – пора открываться. И одним вздохом снимала с себя вселенскую грусть. С плеч скидывалась оболочка тумана, глаза становились ясными, а лес оживал. К мудрости Бабы Яги добавлялся новый свет и сила.

«Пластилином запахло, – недовольно подумала Яга. – Явился. Надо было ещё погрустить, может, мимо б прошёл».

Бабуся помотыжила ещё рядок своего огорода, сплюнула «что ж ты с ним поделаешь» и пошла в избу проверить, всё ли готово к приёму первого гостя после затворничества.

Проверила, вышла во двор и потянула воздух носом, глубоко и шумно. «Да, сюда идёт. Минут через десять будет. Ох, не люблю я пластилиновых мужиков. Может, заплутать его?». Окинула взглядом до десятых сосен. Всё тихо, хорошо. «А пусть! Приму. Надо ж начинать светскую жизнь». И приосанилась. Всё-таки какой-никакой мужчина в дом.

Мужичок оказался неказистый, плешивый и совсем никакой. Яга задумала было снова впасть в грусть, но взяла себя в руки, включила мудрость на «full» и сказала себе: «Не тестостероном единым жив человек. Пора за работу». Окатила взором мужичка «надоест – зажарю», а потом сурово пригласила в избу.

Мужичонка суетливо просеменил по крыльцу, потоптался у двери. Бабка подтолкнула в спину:

– Не боись, сразу не съем.

Через несколько коротких вздохов этого нелепого создания бабка рявкнула:

– Ты или заходи, или проваливай. У меня дел по горло. Чо пришёл-то?

Мужик осмелел, зашёл и, не снимая армяк, плюхнулся в кресло.

– Тьфу ты! Шо ж ты такой неокультуренный? Ладноть, шут с тобой! Рассказывай, какая нелёгкая тебя привела?

– Жена у меня.

– И шо?

– Грубая, некультурная и бьёт меня.

– Святая женщина! Я б убила б.

– Посылает меня.

«Жаль, недалеко. Хотя… До меня аж добрался. Видать, совсем припекло». А вслух сказала:

– Чем недоволен-то? Раз не уходишь, значит, терпишь, любишь? В интимном плане всё хорошо? Я, правда, не сексопатолог, но снять вопрос надо. Иначе к Лешему пошлю.

– А чо к Лешему-то?

– Он у нас по этой части. Я то травками да словом, а он по-мужски, примером да делом.