простыней. Один закинул себе на плечи, другой под

мышку.

Опять идем по лабиринтам и выходим в длинный

коридор, с обеих сторон камеры. По ходу нашего

передвижения по коридору открывались глазные проемы

в дверях, и мужские голоса спрашивали нас: «Откуда

этап?» Мы не вступали в разговор. Позже узнала, что

в камерах заключенные в обязательном порядке следят

за движением в коридоре, для этого дежурят

поочередно возле дверей.

Нас привели в женский корпус. Расставили

к дверям соседних камер. Сначала завели Аню, потом

меня. Я зашла в камеру, дверь за мною захлопнулась.

Прокуренная камера, освещение плохое, в середине

длинный стол, за нею две смежных двухъярусных

кровати, по бокам тоже кровати. В камере много

женщин, и все уставились на меня. Посыпались

вопросы на тувинском языке:

– Откуда этап? По какой статье? Как звать?

Я отвечаю на русском:

– Меня из ИВС привезли, обвиняюсь по 105-й.

– А че, на русском-то отвечаешь, на вид вроде бы

тувинка?

– Я немного понимаю, но не умею разговаривать на

тувинском языке.

Отец говорил, что на русском языке больше книг,

больше информации, поэтому училась я в русском

классе. Тувинский язык в разговорной речи я знаю

и разговариваю, но более глубоко не понимаю. Кроме

того, каждый район имеет свой диалект языка. Если

не пойму слова и неправильно скажу, может

возникнуть конфликт, поэтому во избежание всего

сказала, что разговариваю на русском. Хотя это тоже

могло навести на неприязнь ко мне.

– Подельники есть?

– Да, есть.

Одна из заключенных женщин говорит, обращаясь к

другим:

– А, это о них говорили, бывшие менты

(сотрудники милиции) убили свою служанку.

– Мы никого не убивали!

– Все так говорят.

Думаю, что у меня будут проблемы: языковой

барьер; бывшая сотрудница (если учесть мою 6-

месячную практику в органах); социальный статус.

Они уже придумали, что служанку убили. Для них это

выглядит примерно так: люди из высшего общества

убили простую женщину из народа – такую как мы. Тут

что-то доказывать, бесполезно, они не поверят.

Почему, собственно, я должна доказывать,

объясняться? Время покажет, кто есть кто. Одна

из женщин предложила:

– Давайте чифирь ставить за знакомство.

Так называют очень крепкий чай, которые пьют

заключенные, особенно мужчины.

– Нет, надо дождаться Чойгану, когда проснется.

Пока я осматриваю быт камеры, по поведению

других угадываю иерархию в камере. В камере пять

двухъярусных коек, четырнадцать женщин. Невероятно,

как в таком маленьком пространстве живут

четырнадцать женщин, со мною уже пятнадцать. Камера

переполнена, куда меня положат, мой матрас все еще

лежал возле дверей. Они что, по очереди спят?!

О бытовых условиях и говорить нечего. Туалет

в камере огорожен стенкой высотой примерно

1,5 метра, остальная часть до потолка занавешена

тряпкой. Горячей воды нет, на батареях сушится

одежда, часть потолка в каплях от влаги. «Запросто

можно туберкулезом заболеть», – думаю я.

Отсутствует телевизор и даже радио. Абсолютно нет

никакого контакта с внешним миром.

Просыпается эта Чойгана. Женщина среднего роста,

волосы ниже плеч, лицо симпатичное, в движении нет

женственности, а наоборот, показное покачивание

тела и небрежность, возможно, не раз отбывала

наказание. По внешнему виду возраст около

сорока лет.

Вся камера садится за стол, и из одной кружки

начинают по очереди пить чифирь. К кому подходит

кружка, та представляется – имя, возраст, откуда

родом, статья, подследственная или осужденная,

делает глоток и передает дальше. Подошел мой черед,

я так же представилась, женщины искренне были

удивлены, что мне за сорок. Я пригубила чифирь

и отказалась от предложенной сигареты, так как