– А моя – переводы и ведение записей. Но так скучно постоянно знать свои рамки. Хочется нового, понимаете?

– Конечно, понимаю, Женечка! – абсолютно серьёзно подтвердил Ревенко, – Но вы забыли ещё об одной, и может быть, самой главной вашей задаче!

– Вот как? И какой же?

– Спасение от голодной смерти мужской части экспедиции! – так же серьёзно ответил Вадим и, не выдержав, расхохотался. Но Евгения не обратила на смех никакого внимания. Намазав маргарином бутерброд, она язвительно отпарировала:

– Всё верно. А то вы через пару дней начнёте ловить лягушек в болоте.

Протянув бутерброд Ревенко, она на зависть ему, на отличном английском позвала:

– Мистер Клоссон! Ваш ланч готов!

Солнце валилось к обеду.

Орлову нравилась эта опрятная уютная кухонька в обычном панельном доме, где всё было разложено по полочкам, аккуратно и продуманно. И сама хозяйка, Любовь Самуиловна Гляссер, племянница пропавшей Лазуткиной была уютной и аккуратной. И очень обаятельной. На своей территории она чувствовала себя уверенно, приготовила чай, поставила вазочку с конфетами и положила в блюдечко вишнёвое варенье. И сам разговор шёл гладко, напоминая обычную беседу, а не официальную встречу. В этом и был настоящий профессионализм. Нужно создать зону комфорта, дать собеседнику расслабиться и уметь слушать. Элементарно.

«Непростая дама, – подумал Дмитрий Сергеевич, – очень непростая!» Он покрутил в руках чайную чашечку и осторожно уточнил:

– А вы точно помните? Может, вы ненароком просмотрели её?

– Нет, – она решительно провела пальцами по воздуху, – шкатулка всегда стояла в правом верхнем углу гарнитура. Возле статуэтки Будды. И её там не было. Я сначала не обратила внимания, а сейчас вспомнила.

– Хотите, поедем, проверим ещё раз? Машина внизу.

– Не стоит, – улыбнулась она, – в моём возрасте обычно на память ещё не жалуются.

– На мой намекаете? – улыбнулся в ответ Орлов, – А вы не помните, что там было, в этой шкатулке?

– Не могу сказать точно, я только один раз видела её открытой.

Она наморщила лоб и честно старалась вспомнить.

– Вот как? А что, шкатулка имела какое-то запорное устройство? – заинтересованно заёрзал на стуле гость, – Какой-то специальный шифр?

– Нет… шифр не помню. А вот механизм, который открывался двумя ключами, кажется, был.

– Так-так… и что же так надёжно хранилось? Наверно какие-то старинные драгоценности?

– Вы знаете, нет, – задумчиво покачала головой хозяйка, – Да и откуда у моей тёти драгоценности? Она всю жизнь проработала учителем физики и астрономии в школе.

– Тогда что же? Вы сказали, что однажды видели её открытой.

– Вспомнила! Там были письма. Деда. И какие-то схемы… Что-то вроде нарисованной от руки таблицы.

Орлов спрятал задрожавшие от нетерпения руки под стол:

– А вы уверены, что это были письма вашего деда?

– Да. Скорее всего. Я знаю его почерк, и, кроме того, я успела прочитать заголовок одного письма. Оно было адресовано какому-то Гимпелу…

– Любовь Самуиловна, а что было потом? – не выдержал Дмитрий, невольно подгоняя рассказчицу.

«К чёрту профессионализм!»

– Потом? Потом тётя закрыла шкатулку, и мы пошли пить чай. А вам налить ещё?

– Спасибо, – Орлов благодарно протянул чашку, – могу вам задать ещё один вопрос?

– Спрашивайте.

– Вы знаете, кем был ваш дед?

– Конечно, – спокойно выдержала его взгляд хозяйка, – Учёным. Астрофизиком. И большим ребёнком, как говорила моя тётя.

На островок они вышли к вечеру. Те триста метров, о которых говорил Ревенко, по степени затраченных усилий плавно переродились в километры – длинные, грязные и утопливые. Болото недовольно ухало, чавкало, крепко хватало за ноги и голосило комариным звоном, но, в конце концов, ему пришлось уступить. И на девяносто процентов – это была заслуга Вадима. Мощный как бульдозер, он не только тащил на себе всё снаряжение, но время от времени и самого профессора и даже Женю. Иносказательно, конечно. Но вряд ли им бы удалось добраться до этого твердого кусочка суши без его всепробивающей мощи и упорства.