Никто не будь нерадив, никто не будь рассеян, когда священники входят и преподают поучение: за это угрожает немалое наказание.

Как искра, когда коснется дров, зажженное ею делает новым источником огня, и таким образом простирается дальше и дальше, – так и проповедь.

Проповедь расширяется подобно горчичному дереву, превозмогает, подобно закваске, многоценна, как бисер, и доставляет бесчисленные удобства, подобно сокровищу.

Отсюда мы научаемся тому, что надобно не только прилежать к проповеди, отрешившись от всего прочего, но что даже должно это делать с радостью.

Не столь многие приводятся (ко Христу) тогда, когда говорят им о Боге что-нибудь великое и возвышенное, как тогда, когда говорят о благости, человеколюбии Его и о том, что относится ко спасению слушающих.

Долг усердного проповедника, как и заботливого земледельца, – не оставлять своего дела, пока не увидит, что насажденное слово укоренилось.

Для того-то Христос часто и говорил неясно, чтобы побудить слушателей к вопросам и сделать их более внимательными. Ясно сказанное нередко проходит мимо слуха, а неясное делает слушателя внимательнее и усерднее.

Наставники не все говорят так, как бы хотели сами, но как требует состояние немощных.

Приступающие к слушанию божественной проповеди и внимательные к вере должны выказывать расположение жаждущих и возжигать в себе такое же, как у них, желание. Чрез это они будут в состоянии вернее удержать в себе проповедуемое.

Врачи употребляют несколько раз одно и то же лекарство. Так и мы не перестанем одно и то же внушать, об одном и том же напоминать, учить, умолять. Ведь у нас много житейских забот, которые могут приводить нас в забвение, а потому и наставление нам нужно постоянное.

Не бездейственно слово при изъяснении Божественного учения, однако то, что говорится, должно соразмеряться с человеческою способностью, не само по себе имея значение для понимания, но насколько Бог даст.

Обыкновенно не столько внедряются в душу наставления словами, сколько делами, и если ты не имеешь дел, то, разглагольствуя, не только не приносишь пользы, но больше причиняешь вред, лучше бы молчать. Почему? Потому что предлагаешь мне дело невозможное. Если ты, который говоришь так много, рассуждаю я, не исполняешь этого, то тем больше я достоин извинения, который ничего не говорю.

Гораздо больше вреда в том, когда кто, хорошо поучая словами, опровергает свое учение делами. Это стало виною множества зол в церквах.

Если бы какой отец своему слишком нежному и притом больному сыну давал пирожное, прохладительное и все, что только услаждает, а полезного ничего не предлагал, и потом на замечания врачей стал бы говорить в свое оправдание: «Что же делать? Я не могу видеть плачущего сына». Несчастный, жалкий, предатель! – ведь я не назову такого отцом, – не гораздо ли лучше было бы, причинив кратковременную скорбь, возвратить ему совершенное здоровье, нежели временное услаждение сделать причиною всегдашней скорби? То же бывает и с нами, когда мы заботимся о красоте выражений, о составе и благозвучии речи, чтобы доставить удовольствие, а не принести пользу, чтобы возбудить удивление, а не научить, чтобы усладить, а не обличить, чтобы получить рукоплескания и отойти с похвалами, а не исправить нравы.

Успех проповеди зависел не от апостолов, но от благодати, им предшествующей. Их дело было обходить и проповедовать, но убеждение производил Бог, действующий в них.

Говорящие без приготовления часто погрешают, так как ум не в состоянии и рассматривать Писание, и в то же время следить за красотою речи.