Обильное слово не полезнее мудрого; доставив, может быть, несколько удовольствия, оно улетает и исчезает вместе с колебанием воздуха, не производя ничего больше, а только очаровывает краснословием пленяющийся им слух, а мудрое слово проникает в ум, расширив уста, исполняет их духом, переживает свое рождение, и не многими слогами возделывает многое.

Лучше мне пять слов сказать в Церкви с разумом, нежели тысячи одним языком (1Кор.14:19) и невразумительным звуком трубы, который не возбуждает моего воина к духовной брани.

Обременение словом столько же неприязненно для слуха, сколько излишняя пища для тела.

Ты любослов, ты исполнен ревности, для тебя несносно, если не польется у тебя слово! И в этом случае желаю тебе не больше, как свойственного человеку. Говори, но со страхом, говори, но не всегда, не обо всем, не всякому и не везде, знай, кому, сколько, где и как говорить. Всякой вещи, как слышишь, есть свое время, а всего лучше всему мера.

Какой же вред видишь в том, что молодые люди чрез благопристойное наслаждение приводятся в общение с Богом? Их трудно вдруг перестроить. Пусть же будет в них некоторая благородная смесь. Но когда доброе со временем окрепнет, тогда, отняв красное слово, как подпорку у свода, соблюдем в них самое доброе. Что может быть полезнее этого? И ты, ревнитель строгости, нахмуривающий брови и самоуглубляющийся в себя, разве не подкладываешь сладостей в кушанье? За что же охуждаешь мою речь, дела ближнего измеряя своею мерою?

Да не ослабевает слово, привлекающее к прекрасному, хотя иной, как младенец и несовершенный умом, по непривычке к искушениям, детски боится их. Ибо вредоносный и тлетворный демон о том и старается, чтобы подчинившийся ему человек не на небо взирал, но поникал очами к земле, и делал в себе из брения плинфы.

Чистым очам Церкви свойственно размягчающею силою ланит приуготовлять телу такую пищу, чтобы в сказанном не усматривалось ничего глубоко скрытого и неясного, но все было видно насквозь, свободно, далеко от всякой обманчивой скрытности и глубокости, явственно и для младенцев.

Всякое слово без дел являемое, как бы ни было красноречиво составлено, подобно бездушному изображению, которому краски и цвета придают некоторый вид живости, а кто сотворит и научит (Мф.5:19), … тот есть истинно живой человек, цветущий красотой, действующий и движущийся.

Вполне прекрасно и весьма полезно повествованиями о добродетели питать юношей и укреплять мужей. Слух есть вид чувства самый полезный и не менее зрения способный служить к научению, ибо посредством ушей ясно вводит учение в душу, и немаловажно то, хорошие, или дурные слышать повествования.

Всякое слово, не сопровождаемое делами, суетно само по себе и несостоятельно.

Когда душа целомудренна, тогда не будет никакой потери от незнания красноречия, а когда она развращена, тогда бывает величайший вред, хотя бы язык был весьма изощрен, и тем больший вред, чем больше это искусство.

Духовное слово питает лучше хлеба, исцеляет лучше лекарств, выжигает сильнее огня, не причиняя никакой боли, останавливает смрадное течение дурных мыслей, сильнее железа безболезненно рассекает загнившие раны, и при этом не требует никакого расхода денег, не повергает в нищету.

Для надлежащего занятия красноречием нужна добрая нравственность, а добрая нравственность не нуждается в пособии красноречия. Можно быть целомудренным и без этого знания, но никто никогда не приобретет силы красноречия без добрых нравов, проводя все время в пороках и распутстве.