Человек сделался торжественно-серьезен.

– Сегодня – особый случай. Потому что сегодня, товарищи, полеты будут бесплатными. Дело в том…, – глаза человека потемнели. – Дело в том, – продолжал он глухим, другим голосом, – что эти полеты мы посвящаем памяти нашего друга. Коллеги. Просто хорошего человека.

Толпа притихла.

Человек на крыле выдержал паузу.

– Не так давно… его не стало (снова пауза). Как я уже сказал, он был хорошим другом. Хорошим человеком. И – он был хорошим пилотом. Лучшим в своем деле. Лучшим. А лучшие, товарищи, уходят первыми (человек глубоко вздохнул). Вот и он ушел… от нас…

Толпа молчала. Молчал и человек на крыле.

– Для нашего, товарищи, друга, – продолжал он, – как и для всех нас, – но для него – в особенности, полет был не просто перемещение в пространстве. Полет для него был как-бы… (человек замешкался, подбирая слово) как будто душа просыпается и летит в небе. Он любил полет. Так пусть же там (человек поднял глаза к ясному небу) ему будет только ясное небо. Только попутный ветер. И пусть сегодня оттуда (человек снова поднял глаза), со своих небес… он услышит рокот наших моторов…

Человек сошел с крыла и замолчал, глядя в землю.

Толпа сочувственно склонила головы, которые уже начинало припекать летнее солнышко.

– Но! – Вспомнил вдруг человек, – если кто-то захочет помочь нашему делу, то вы можете, товарищи, положить вашу помощь вот здесь!» Он указал на открытый ящик из-под инструментов, стоящий у палатки.

– Ну? – Воскликнул он снова и улыбнулся: «Кто первый?»

Толпа замялась, заворковала, но самые ретивые уже бежали к аэропланам.

– Только чур – без суеты! – Воскликнул человек, и развел руки, образуя вокруг аэропланов невидимый забор: «А ну! Стойте!»

Бегущие остановились.

– Давайте сразу договоримся, – человек сделался строг: «Чтобы без шума, без толкотни и всего вот этого вот. Авиация – вещь серьезная, товарищи. И любит порядок. Поэтому и мы тоже давайте будем серьезными и ответственными. Договорились?»

– Да! Договорились! – Послышалось вразнобой.

– Ну, вот и хорошо! – Человек потер руки и стал распоряжаться: «Значит, так! Все отходим сюда! К аэропланам без спросу не лезть! На крылья не вставать! Гайки не отвинчивать! И – соблюдать безопасную дистанцию. Особенно, товарищи, когда работает мотор».

– Теперь, – человек указал на палатку, – вот, подходите к палатке. Сейчас выйдет наша помощница, – она вам будет выдавать билетики. С этими билетиками ждем все своей очереди! Она вам дальше все скажет; как, что, куда делать, и – чтобы слушались ее!

Красный билетик – это вот этот аэроплан (человек указал на соседний самолет), – а желтый билетик – вот этот аэроплан (и указал на тот, с которого произносил свою речь).

На том аэроплане будет, вот, пилот Аркадий, – человек обернулся к своем усатому товарищу. Тот пожал плечами и сунул руки в карманы куртки. – А я буду на вот этом.

– А вас как зовут? – Спросил лукавый женский голос из толпы.

– Меня – Виктор Иваныч, – ответил человек, и лукаво же повел на голос глазами.

Затем подошел к палатке: «Агата! Агат! Ну, ты где?»

Из палатки вышла девушка.

***

Никогда. Слышите? Никогда еще не было на свете девушки чудеснее, чем та, что я увидел летним утром там, на пустыре.

Совсем еще юная, тонкая, гибкая, как весенняя лоза, она стояла у входа, держа в руках две стопки нарезанных прямоугольниками желтых и красных картонок. На ней был не по размеру большой летный комбинезон с высоко закатанными рукавами, перетянутый ремнем. В темных, божественно-мягких, густых волосах колыхался на ветру черный бант.

Тонкие, нежные руки до локтя были затянуты в черные же сетчатые перчатки.