– Чего? – не понял Кирилл.

– Сейчас поймешь, – Кастет встряхнул бутылкой, – дело к тосту идет! Короче, три удовольствия я за ночь получил. Во-первых, напился, во-вторых, подрался, ну, а в-третьих, – он потянулся, раскинув руки в стороны, – в-третьих, бабу оттрахал, вот! Эх, какая была фемина! Повариха!

Кириллу потребовалась вся его сила воли, чтобы сдержать хохот. Он дернулся на кровати, сделав вид, что пытается устроиться поудобнее, подтянув колени к груди. Тощий понял телодвижения соседа по-своему и снисходительно хмыкнул.

– Гляди не расплескай! Так вот, старичок, тост за любовь!

На этот раз Кастет приложился к бутылке основательно, сделав не менее трех больших глотков. Крякнул, занюхал ладонью, одновременно вытирая мокрые губы, глубоко затянулся, обронив пепел на майку. Долго отряхивался, чертыхаясь, потом забычковал окурок в стакане и, спрыгнув с кровати, направился к туалету. Порывшись в карманах брюк, выудил ключ и отпер дверь.

– Я щас!

– Не спеши, – пробормотал Кирилл.

Аккуратно протянув руку, он поставил стакан с выпивкой на тумбочку и вытянулся на кровати, сцепив пальцы за головой. «Интересно, что она сейчас делает? Скорее всего, сидит в интернете, считая лайки. А может быть, репетирует с преподавателем по вокалу? Хотя… Такая девушка явно не станет скучать по вечерам…»

Парень печально вздохнул. Дурацкое расследование…

Заурчал бачок, и в палату, почесывая пузо, снова зашел его странный сосед.

– Зудит, зараза, – тощий поморщился, скребя ногтями под майкой, – сколько лет прошло, а все не заживет до конца…

– Откуда у тебя это? – не то чтобы Кирилла очень волновали следы бурной Кастетовой юности, но подробности любовных игр с кемеровской феминой он уж точно предпочел бы пропустить.

– Ха! – тощего такой поворот разговор обрадовал. – А ведь это, не поверишь, последствия того самого «тройного тулупа»! Прикинь, у той поварихи…

Кирилл обреченно вздохнул.

– …ухажер был, кемеровский. Типа из серьезных, – Кастет запрыгнул на кровать и уселся, по-турецки скрестив ноги. – И через два дня подваливает с кодлой, типа, кто там борзый такой? Их шестеро, я один – наши на рыбалке все были тогда. Почти все. Слово за слово – понеслась. Развалил я пару рож нехило, только один на шестерых – расклад херовый, сам понимаешь. Прижали к стенке, этот сыч достает бутылку и хрясь мне по башке. Видишь? – он наклонился к Кириллу и повернул голову, указывая пальцем на не заросшую волосами полоску кожи, светившуюся на черепе, – я весь в кровище, а он, пидор, «розочку» мне в рожу сует и скалится. А изо рта мятной жвачкой несет… Я, сука, с тех пор эту мятную жвачку терпеть не перевариваю…

Кастет скривил губы, уставившись в сумерки тяжелым взглядом. Прошло около минуты, прежде чем он продолжил. Только теперь в его голосе не было и намека на игривость.

– Он всегда особняком держался. Не бухал с нами, по девкам не шлялся, хоть мужик видный был и не старый. А еще силищи был неимоверной дядь Петя. Откуда он появился, я и не приметил тогда. Двоих просто взял за шеи, поднял и сдвинул так, что хрустнуло. Трое кинулись на него, как волчары на медведя, и разлетелись в стороны как щенки. Я поварихиного фраера за горло, а он, сучонок, сунул мне в брюхо «розочку» да и провел снизу вверх. Вскрыл, блядь, как карпа… На мое счастье, осколок недлинный оказался… – Кастет машинально провел рукой под майкой, обозначая движение бутылочного осколка. Кирилла, живо представившего себе это, передернуло. – А на его мудачье счастье – дядь Петя не злой был… Не стал убивать… Руки сломал ему, да башкой приложил о стену, чтоб не вопил. Потом меня зашил и перевязал.