– Как вы себя чувствуете?

– Сносно.

– Все новости только о вас! Полиция полагает, что после вчерашней аварии вы стали жертвой бандитских шаек – ле волёр3. Кстати, как предпочитаете, чтобы я к вам обращался?

Я помедлил.

– Называйте меня Роджер. Как вы думаете, кто я?

– Кто? Не знаю! Артефакт! Гость из прошлого! Поразительное существо, унаследовавшее такой же мозг, какой был у наших предков!

– Как и где я жил столько времени?

– А вы совсем ничего не помните?

Я покачал головой.

– Этот варвар вскрыл вам череп! Травмировал уникальный мозг! У вас амнезия, многие воспоминания и части личности могли быть потеряны безвозвратно, – доктор Альберт выглядел крайне расстроенным.

Я поднялся с кровати. Доктор подскочил ко мне и подал руку.

– Осторожно! Только шлем не снимайте! Он экранирует сигналы чипа. Тайна воспоминаний охраняется государством, но выяснить местоположение потерявшегося закон не просто позволяет, он это обязывает!

Как Альберт пояснил чуть позже, шлем был глушилкой, подавляющей передачу сигналов от биочипа. Тот продолжал работать, но просто не находил отклика от внешнего мозга. Аккумулятора хватало на неделю, впрочем, при желании можно было сделать и биологическое подключение – питать аппарат энергией моего организма.

– Профессор, боюсь, что я вчера оставил много следов… Эта проститутка – Клементина – ей тоже нужна глушилка, ведь и её могут искать.

Доктор Альберт криво усмехнулся.

– Будут искать – найдут. Через пару дней в трущобах соседнего округа, но Клементина уже вряд ли что-либо расскажет. Напишут в рапорте, что девчонка обкололась героином и померла.

– Как? Вы её убили? Зачем?

– Одной карба меньше – одной больше. Кто их считает! Да и какой выбор у меня был? Я должен был защитить вас и ваш уникальный мозг. С его помощью мы разберёмся, на что способно человеческое сознание и как выглядели наши предки до того, как деэволюционировали.

– Да-да… Я слышал об этом. Неприятная мутация…

– Мутация? Чушь собачья! – доктор презрительно оттопырил нижнюю губу. – Закономерный процесс! Маятник дошёл до крайней точки и начал движение назад.

– Вот как?

– Конечно! Что у муравья, что у дрозофилы число клеток в мозгу одинаково, но первые живут колониями и создают поразительные архитектурные сооружения, а вторые – индивидуалисты, вьющиеся вокруг прокисших овощей.

– И что это доказывает?

– Правильнее сказать «иллюстрирует». Это пример могущественности социальной организации. Важен не средний интеллект участника группы, а связи, существующие между каждым её членом. Пояснить?

– Я весь внимание!

Альберт откинул голову и зашагал по комнате – я понял, что он оседлал своего любимого конька.

– Когда людей было мало, объём индивидуального мозга рос – выживание вида зависело от таланта каждого члена группы, кроме того, коммуникация требовала значительных ресурсов. Но в определённый момент индивидуальные функции были отданы на откуп сообществу, а усовершенствования мозга перестали играть какое-либо значение для естественного отбора. Ни умение быстро бегать, ни сила, ни ловкость, ни, разумеется, развитый мозг более не обеспечивали успешную передачу генов потомкам. Да что говорить – развитой мозг порой даже мешал – перед тем как совокупиться, умный самец и интеллектуально развитая самка слишком долго размышляли о судьбе своих будущих отпрысков и в конечном итоге совершали эволюционное самоубийство, отказываясь от размножения.

– Вот как… Тем не менее современное общество, скатившееся до уровня… э-э-э… простите, доктор, я не знаю, какое слово лучше использовать…

– До уровня кретинов, – подсказал Альберт.