Мария стонала все громче, ее глаза закатились, это было мне видно из бокового зеркальца, что стояло поблизости. Ее большая грудь колыхалась в ритм движениям, а отцовская правая рука время от времени сочно шлепала ее по бедрам. Видно было, что процесс очень нравился моей мачехе, он наслаждалась каждой секундой, пальцы судорожно впивались в спинку стула. Сочные чавкающие звуки еще больше раззадоривали меня, и я буквально через пару минут почуял что вот-вот взорвусь лавиной сладкого вулкана.

Не в силах более сдерживаться, я отполз в сторонку и лег на спину. Откровение, подобное тому, что я испытывал в тех пещерах, вновь снизошло на меня беззастенчивой лавиной. Я не видел уже происходящего в комнате, но звуки, доносящиеся оттуда и моя богатейшая фантазия, сделали свой дело. Горячий фонтан буквально взорвал меня изнутри, я заревел как бык, схватив себя зубами за воротник рубашки, дабы меня не услышали. Не знаю насколько у меня это получилось, потому что через секунду я уже вскочил на ноги и умчался к себе наверх, а мои любовники даже не заметили, так были увлечены делом.

Прошла пара дней и меня вызвал наши директор месье Грюни́. Также, как и Жанэ, он был ветераном войны с немцами и вишистское прошлое моего деда не давало ему спокойно жить. С порога он уже начал мне грубить, обзывая неонацистом.

– Вы многое себе позволяете, – заметил я ему. – Разве я давал вам повода для такого к себе отношения?

– По-моему, наглец, ты сильно ошибаешься на предмет того, кто есть, кто в этом кабинете! – пробурчал Грюни, глядя на меня взглядом, полным презрения. – У меня лежит признание, подписанное тобою лично у комиссара. Его достаточно для того, чтобы выкинуть тебя из школы.

– А можно его посмотреть? – вежливо попросил я.

– Держи. Это копия! Оригинал конечно же, я тебе не дам, паршивец ты эдакий, – он перебросил мне листок бумаги.

Вчитавшись, я понял, что вляпался по самое не могу. Жанэ ловко надул меня, представив все таким образом, что я стал зачинщиком всего этого события; получалось это что я собрал всю молодежь на пляже и что во время драки я выкрикивал нацистские лозунги. Мало того, сюда же были присовокуплено то, что на днях после занятий я вел себя агрессивно по отношению к другим ребятам, напрашиваясь на драку. Это конечно же, описывался случай, когда я провоцировал своих одноклассников после уроков.

Было дело, согласен. Я вышел на эмоциях. Но что касается остального написанного, то это была чушь полнейшая, о чем я не преминул сообщить директору.

Он расхохотался.

– Неужто ты думаешь, что тебе, внуку вишиста, поверят больше, нежели сыну уважаемого на острове человека?? Если ты вправду так думаешь, значит ты идиот. Хотя, чего ожидать от такого прохвоста! Ты давно был у меня как кость в горле, ты слишком горд. Считай, что ты отчислен!

Я вышел на улицу, словно после бани, пот катился с меня градом. Обида и ненависть клокотали внутри. Дико хотелось кого-нибудь убить!

Надо мной не смолкал гвалт чаек.

Скрежет ключа в замке оказался ложной тревогой. Вошел мой милейший адвокат Филип Пергон. Одет он был в куртку и джинсы, что свидетельствовало о неофициальном статусе его визита. Так что я моментально успокоился? В петлю сегодня меня точно не потащат.

Он принес ворох газет для меня. В тех местах, где писалось обо мне и моем деле, адвокат подчеркнул красным карандашом.

– Ну-с, посмотрим! – я погрузился в чтение.

Большинство журналистов и представителей «прогрессивной общественности» требовали моей головы. Причем самым извращенным образом. Читая призывы всех этих учителей, инженеров, врачей, таксистов, артистов и прочих я поражался насколько сильно эти люди могут ненавидеть. Причем метаморфозы с ними произошли буквально за несколько дней, когда суд опубликовал материалы следствия.