Вы ко мне, от меня идете,
Впереди или позади:
В амфибрахии и в хорее,
Кто медлительно, кто – скорее,
Символ лунный у вас на шее,
Символ солнечный на груди.
Колоском среди многих пашен,
Колокольней одной из башен,
Я кому-то немного страшен,
А кому-то слегка смешон.
Вот пишу, но чего же ради?
При таком и другом раскладе
Вечно будет эпиграф сзади,
Как мой собственный эмбрион.
О Адам, о Лилит и Ева!
О Ахилл, о богиня гнева!
Растекаюсь по жизни древу
В междуречьи моих чернил.
Дай мне, дай мне, прошу я бога,
От пролога до эпилога
Ясность мысли и легкость слога,
Вдохнови меня, дай мне сил.
Дай удачи и дай отваги
Избежать и свинца, и шпаги.
…Справа, слева – моей бумаги
Правых, левых полей предел…
В строф стене пробелов бойницы,
И иду вдоль своей страницы
Я по рифмам, как по границе:
Влево шаг, вправо шаг – расстрел.
Возмущаться не стоит много:
Сам ведь задал размер я строго,
Чтоб не стёр, не добавил слога
В уравненье своих стихов.
Как в наличниках уголочки,
Как серьгой украшают мочки,
Две последних рифмую строчки
Каждой пары соседних строф.
Жизнь рисуется слабой, сильной,
Рукописной чертой чернильной,
На бумаги листок стерильный
Самое себя нанося
Без задержек (с какой бы стати?)
И сужаясь, уж будьте-нате
Перспективою к точке, к дате
Окончания всех и вся.
Образ в белой бумажной раме —
Я дописываю мазками
Контур, чуть шевеля губами
Отражения моего.
Вот на месте каждое слово.
На портрет я гляжу. Готово.
И вздохнув, как и раньше, снова
Перечеркиваю его.
SUUM CUIQUE
В десятом, сотом, тысячном сюжете,
В мирах различных разных величин, —
Своё безумье каждому на свете,
И каждый жаждет:
Господа один
Коленопреклоненно просит силы,
Второй блажит о мудром Короле,
Желает третий правды на Земле
(Поскольку ложь умы заполонила),
Хрипит четвертый – правда слишком колет,
А пятая – что слишком молода,
Шестая – что безвременно седа,
И о бессмертьи с молодостью молит,
А я все жду – когда сложить позволят
Мне слово «ВЕЧНОСТЬ» из кусочков льда.
И то сказать: зима, подходит срок,
Пора – коньки, снежинки, смех, каток.
КОНСТАТАЦИЯ
Я равнодушен, я полностью равнодушен.
Вечен, как абсолют, как Вавилон, разрушен.
В спектре души моей, вечной и монохромной,
Светлая часть равна полностью части темной.
Левой рукою я, праздною и лукавой,
Всё разрушаю то, что создаётся правой.
Зыбь осушив, хлещу я наводненьем сушу,
Сам свою сущность, суть, сердце свою и душу
Пеплом испепелив, пламенем пламенею
В тянущиеся век сутки моей Помпеи.
Жизнь моя, то ль назад, то ли вперед влекома:
Дважды за день, входя и выходя из дома,
Полуслепым скользнув взглядом, лицо в лицо, я
Сталкиваюсь в дверях снова с самим собою.
Не примирить мне мощь дела и силу слова,
Каждый мой шаг встает вечным распутьем снова,
Где, от себя закрыт только одним моментом,
Сам же себе стою бронзовым монументом.
Найден самим собой, сам у себя украден,
Я на самом себе взвешен и легким найден,
Словно Гермес, лукав, как Ганимед, послушен,
Я равнодушен, я полностью равнодушен.
Свято я не живу, хоть не живу порочно,
Вроде не близорук, не дальнозорок точно,
Но на письме моё с детства двоится зренье:
В каждой балладе и в каждом стихотвореньи
Звуки начальных строк, до запятой, до точки,
Эхом звучат всегда самой последней строчки.
Все мои беды суть дети одной хворобы:
Что бы ни начал я и ни закончил что бы,
Пóд руку шепчет мне скромность или тщеславье
Кончить за упокой все, что начну за здравье.
Мучаюсь я – и пусть глас мне ответит божий,
Кто же первичен – я или второй, похожий
Так на меня, вон тот, там, за зеркальной гранью,
Равный в движеньях мне, внешности и по знанью,
Вечный вопрос (хотя все суета из сýет):
Кто же из нас двоих пишет, и кто диктует?