Вторая судьбу от первой, а первая – от второй.

Девчонка древней старухе воздуха сквозь стекло

Гадает о том, что было, о том, что уже ушло.

Пророчит девчонке старый черный беззубый рот

О будущем, о грядущем, о том, что произойдёт.

Шепчут они друг другу, звук различим едва,

Поочередно, тихо, знаний своих слова:

«Ты шестерых убила». – «Ты четырех убьешь». —

«Ты родилась в субботу». – «В пятницу ты умрешь». —

«Ты в темнице сидела». – «Будешь и ты сидеть». —

«Двух ты мужей имела». – «Будешь ты трех иметь».

Сидят, у обеих кожа муарова и смугла,

Полу-отображая друг друга, как зеркала.

Девочка и старуха, наедине вдвоём,

Видят себя напротив, в Будущем и в Былом.

«Господи, дай мне силу». – «Господи, успокой».

«Я ведь тобою стану». – «Я ведь была тобой».

И, сколько бы ни клали, что бы ни говоря,

Боги на плаху года голову декабря,

Сядут они – и юбка огненного сукна

Тронет другую юбку, синего полотна.

И, по руке гадая, взором ладонь свербя,

Предвосхитят друг другу снова самих себя.

БУЛЬ

Недавно вычесанный буль!
Своим пером изображу ль,
Как, императорски хорош,
На землю царственно кладешь
Ты продолжение хребта —
Обрубок толстого хвоста?
Живот, подернутый жирком,
Рифмует в выдохе одном
Округлость ляжек позади
И белое пятно груди.
Ты гипнотичен, как кошмар,
Чуть-чуть утоплен в тротуар
Когтей очиненный графит,
А шерсть короткая блестит
Прохладой серой полыньи.
На помесь жабы и свиньи,
С клыками тигра, глазом льва
Твоя походит голова.
Хозяин твой, аристократ,
Буэнос-айресский экспат,
Известный всем как дон Хесус,
Стоит и гладит черный ус
Одной рукою. А другой
Ошейник крепко схвачен твой.
Ошейник сделан на заказ,
Со звездочками крупных страз.
Выписывает их витьё —
И-У-Д-А – прозвище твоё.

ТОЧКА ЗРЕНИЯ

Все мне дано, как Пандоре, сполна,
В этой стране я такая одна:
Сотворена для земных королей
Из паутин шелковичных червей,
И золотое сеченье мое
Ножниц кроило стальных острие,
Сшита я крепко, от альф до омег,
Хлопковой белою нитью навек,
Были обмётаны парой портних
Восемь петель золотистых тугих,
Вставлен для пуговиц в обод стальной
Заподлицо перламутр голубой,
Дышит, трепещет, и бьется листок,
Сердце моё, из батиста кусок,
Вшит он подмышкою, вот, посмотри —
Сложенный вчетверо, слева, внутри.
Всё о моих благородных правах
Сказано там на пяти языках:
«Гладить сквозь марлю, на мягком пару,
Мыть лишь вручную, сушить на ветру».
Ткани точнейший состав. Модельер.
Производитель. Артикул. Размер.
Я совершенна сияньем моим,
За исключением только одним.
Этим обязана я пустяку:
Дырочке, проткнутой в белом шелку,
А от неё по диаметру вширь
Красная клякса, как мерзкий волдырь.
Кровь и прореха… Из разных потерь
Эту поправить возможно, поверь:
Грязь отстирать и на белую нить
Все залатать, аккуратно зашить.
И не иначе. Воды волшебство
Смоет позора пятно моего.
И не иначе. Вернется уют.
Высушат, выгладят, шелком зашьют.
Лишь не забудьте вы в этой возне
Вынуть лежащее тело во мне.
Пусть удобрением, жирным сырьем
В мягкий зароют его чернозем,
Станет живым, то, что было мертво:
Вырастет дерево пусть из него,
Пусть шелкопряд на двенадцатый год
В дереве этом свой кокон совьет,
Пусть этот кокон растянется в ткань,
Пусть рассечет её острая грань,
И возвратится все, шпулькой снуя,
Снова на петли и круги своя.

ПАДЕНИЕ

Ногами вверх и книзу головой —
Литой продукт одной из наковален,
На шарика поверхности кривой
Трехмерным Иисусом я распялен.
В сеть параллелей пойман, неделим,
Тончайшим слоем окисла размазан,
В себе самом же замкнут, недвижим,
Экватором крест-накрест перевязан.
Во власти тяготения земной
Лечу в воздушном, призрачном колодце.
Я вижу смерть, булыжник мостовой,
К нему несусь – и он ко мне несется.