Да и что ему были какие-то там жертвы, если он был уверен в том, что рано или поздно справится с итальянцами и с новым триумфом вернется в ждавший от него теперь только побед Стамбул.

И чего стоило сдержать Энвера Кемалю, знал только он сам.

Да, он жаждал славы не меньше Энвера, но, в отличие от него, был прекрасно образован и не мог бросать на алтарь энверовских амбиций ни в чем не повинных людей.

Отчаявшись хоть как-то сдержать Энвера, он стал настолько умело корректировать его приказы, что они принимали совершенно другой вид.

Энверу подобное поведение не понравилось, и после очередной стычки Кемаль в отчаянии заявил Рауфу:

– Если Энвер будет разрушать все, что я делаю, и углублять раскол, я буду вынужден вернуться в Стамбул!

Энвер продолжал, и уже очень скоро непримиримые противники не могли спокойно видеть друг друга, несколько раз они договаривались до того, что были готовы застрелить друг друга, и только неимоверным усилием воли сдерживали себя от этого рокового шага.

Накричавшись до хрипоты и так и не достигнув соглашения, они расходились в разные стороны, но уже на следующий день все начиналось сначала.

Справедливости ради надо заметить и то, что сам Кемаль тоже бывал далеко не всегда прав и нередко стоял на своем из-за жившего в нем духа противоречия.

Не заладились отношения у Кемаля и с близким к Энверу Али Четинкайя, по кличке Лысый Али, который поражал своей отчаянной дерзостью даже своего хозяина.

И все же, помимо личной неприязни, расхождения между Кемалем и Энвером имели куда более глубокие причины.

Являясь одним из руководителей стоящей у власти партии, Энвер был обязан во что бы то ни стало продемонстрировать ее твердую решимость сохранить целостность империи.

И в то же время рядовой член движения Кемаль решал в общем-то свои личные задачи.

В своем желании сделать карьеру в Ливии он был не одинок, и в этой самой горячей точке на огромной карте империи собралось достаточно честолюбивых офицеров.

И хотя сам Кемаль сразу же понял всю обреченность затеянной Энвером кампании, тем не менее он был преисполнен желания утвердиться в армии и с гордостью писал друзьям о поставленной ему и его товарищам благородной задаче восстановления прежних границ империи!

Большую часть времени Кемаль проводил в выстроенном Энвером лагере в Айн-Мансуре, где тот создал военную базу, на которой османские офицеры обучали военному делу арабов – свою главную ударную силу в войне с Италией.

Османские гарнизоны были слишком малочисленны, и основными поставщиками военной силы стали местные племена сансуси.

В конце января итальянцы в очередной раз попытались прорвать турецкую оборону и продвинуться в глубь страны, и Кемаль снова показал, как надо руководить боевыми операциями.

Проведенная им жестокая контратака надолго отбила у итальянцев охоту к подобным экспериментам.

Правда, для самого Кемаля этот бой кончился весьма печально: он получил инфекцию в глаз и на несколько дней перестал им видеть.

Почти месяц пролежал он в госпитале лагеря, но полностью вылечиться так и не успел.

В начале марта итальянцы снова пошли в наступление, и Кемаль в течение нескольких суток сдерживал их отчаянные атаки.

После чего вернулся в госпиталь в настолько серьезном состоянии, что врачи сняли с себя всю ответственность и настоятельно советовали ему как можно быстрее ехать на лечение в Египет.

Выйдя из госпиталя, Кемаль пошел на повышение и теперь имел в своем распоряжении восемь османских офицеров, 160 солдат и добровольцев и 8 тысяч арабов.

Эти воины находились как бы в двойном подчинении: ими, что было вполне естественно, командовали шейхи и османские офицеры.