– Одного убьешь, а на друхохо и вылезай с пустыми руками, чтобы он тебя пришиб! – рассуждал Лысый и спохватился поздно, что топора еще не взял.

А топот ближе… Вот фыркнул один конь, и слышит Лысый голос звонкий молодца проезжего. Разговаривают, должно…

– Небось… По холодку… Недалече… Во… – слышит Лысый и стал таращиться на дорогу.

На завороте показалось что-то живое, стал мужик приглядываться и чуть не ахнул громко… Едет на него шажком молодец верховой, да один-одинехонек, а другого коня в поводу ведет… И оба коня большие, один белый, идут размашисто, видать, дорогие помещичьи кони, а не крестьянские! Захолонуло сердце у мужика от удачи. Молодца долой, а коней по этой дорожке, хоть бы и не поймал, за ночь он пригонит к Устину Яру. Дорога-то одна и все между ельником. Так и поставит «пару конь» на атамана.

Положил Лысый ружье на сук, стал на колени и навел тихонько прицел на дорогу перед собой.

– Как поравняется, так и полысну! – радуется мужик. Забыл и думать, что грех убивать, что впервой придется жизнь христианскую на душу брать. Что делать. Своя рубашка к телу ближе.

Молодец верхом ехал, покачиваясь, немного не поравнявшись с Лысым, зевнул сладко да громко и опять заговорил с конями:

– Вали, вали, голубчики… Недалече.

И поравнялся.

Лысый, нагнувшись, прилег к ложу ружья щекой, подпустил молодца на прицел и дернул за собачку.

Ахнуло все кругом. Будто все горы повалило наземь. Грохот раскатился, казалось, до неба и звезды встряхнул. Кони шарахнулись и с маху вскачь! А молодца качнуло было долой, но справился он и, крикнув, еще нагайкой ударил подседельного коня…

– Ах, дьявол. Ах, обида! – заорал Лысый и, бросив ружье, сгоряча полез вон из ельника. – Ах ты распроклятый. Запрет на тебе, что ли?

Вылез Лысый на дорогу и ясно видит, что уж за саженей пятьдесят проезжий пустил коней шагом и оглядывается назад.

– Ну, счастлив твой Бог!.. – орет со зла Лысый и грозится кулаком молодцу. – Попадись, леший, мне вдругорядь – маху не дам, дьявол. Право, дьявол! – орет Лысый что есть мочи.

– Ванька! – кричит вдруг и молодец.

Оторопел Лысый, глядит.

– Ванька, ты, что ль?.. – кричит опять молодец и коней остановил.

– Я-а… – прокричал мужик, дивяся.

– Лысый? – кричит молодец.

– Я! Я-a! Чего?..

– Ах ты лядащий… Ах ты чертово рыло! Вот анафема! Ну, постой же…

И, повернув коней, молодец едет назад. Кони храпят и таращатся на Лысого, что стал среди дороги, на том месте, где сейчас его заряд их пугнул.

– Но-о! Чего! – понукает их молодец.

Но кони не идут.

Молодец живо смахнул долой и стал привязывать коней к дереву.

– Ладно, погоди, лысая твоя голова! – ворчит он.

Привязав обоих коней, молодец пошел на Лысого и нагайкой машет. Мужик ждет, растопыря руки, и дивится. «Что за притча, знает проезжий, как меня звать: должно, знакомый».

Подошел молодец совсем да и говорит:

– Тебе это кто ж указал своих-то бить? А?.. Собачий сын.

– Батюшки светы! – заорал Лысый. – Ехор Иваныч… Родной…

Перед ним стоял есаул их же шайки, Егор Иваныч, или Орлик прозвищем.

– Прости, родимый! – повалился Лысый в ноги есаула. – Ехор Иваныч…

Но Орлик сгреб Лысого за волосы и начал шлепать его нагайкой по спине.

– Ехор Иваныч! Ехор Иваныч…

– Знай своих… Не пали из ружей по своим… собачье отродье…

– Ехор Иваныч, родной, – вопил Лысый, и каждый удар нагайкой по спине ошпаривал его, будто кипятком.

Долго среди Козьего Гона раздавались и по затишью ночному далеко разносились шлепанье Орликовой нагайки и крик мужика.

Устал есаул махать да шлепать и бросил, а Лысый в жару и в поту насилу на ноги встал.

– Теперь, дурень, будешь помнить… – выговорил Орлик и, повернув, пошел к коням.