– Храбил! Храбил! Пять лет под хородом на Калужке храбителем был.

Таким образом, на словах Ванька Лысый был прежде вор-душегуб, но с прибытием в Устин Яр он ни единого разу ничем не отличился… Никого не ограбил и не убил.

«Может, хвастает. По злобе содеял смертоубийство один раз и бежал, – думал про него Устя. – Теперь совсем лядащий, дармоед и ленивина».

Положение Лысого было мудреное. Он скорее был голодать готов, чем убить человека или ограбить. А признаться в этом слабодушии нельзя, как раз прогонят из шайки, и иди куда хочешь. В городе каком возьмут, и если назовешься – на местожительство водворят, а оттуда попадешь в Сибирь. А не назовешься, откуда родом – начальство прямо в Сибирь как бродягу сошлет. Впрочем, Лысый уже начинал подумывать о том, что лучше вернуться домой, а оттуда идти в Сибирь на поселенье с семьей вместе. Житье будет хорошее там, грабить или душегубствовать не заставят.

Как же попал плешивый Иван в бега и на Волгу? Да такой «хрех» вышел, что теперь никому и втайне сказать нельзя. Избави Бог! От молодцов Устиных житья не будет, если им открываться во всем. Много они каждый всяких делов натворили, а в таком деле, как он, Иван, ни один не повинен.

Жил когда-то Лысый, крепостной мужик, в вотчине под Калугой у добрых господ, старых и бездетных. Были у него жена, мать старая, брат да двое детей, из которых один уже сам давно женат. Жил мужик Иван богобоязненно и мирно, барщину справлял и оброк платил хорошо. Господа его любили и даже в пример ставили другим. В вотчине у добрых помещиков никого не наказывали розгами, а старались добрым словом плохого человека взять. Но барин помер, за ним через два года померла и барыня… Приехала наследница, их дальняя племянница, и вступила во владение. Новой барыне было лет за сорок, но она была девица и куда неказиста с лица. С новой барыней наехало пять приживальщиц, тоже из дворянок – одна другой хуже с лица и одна другой злюче. А вместе с приживалками приехала и охота барыни: собаки и собачки… Удивительно, сколько собак приехало! И удивительного вида! Месяц целый народ дивовался. Оказалось, что барыня новая была такая «собашница», каких стоял свет и будет стоять, а другой не найдется. Вся усадьба, где мирно жили старики, прежние помещики, обратилась в псарню. И каких тут не было псов! И маленькие, и большие, и лохматые, и гладкие – будто бритые, и черные, и белые, и длинноусые, и такие, что нос вывернут вверх, будто расшиблен, а зубы что у волка, а пасть – два кулака войдут.

Барыня весь день проводила со своими псами. Она сидит на диване, варенье кушает и чем-то запивает, а вокруг нее на подушках псы и псы… В одной комнате не могли даже все уместиться. Приживалки надзирали за этими собаками, и на каждую полагалось по две и по три штуки, за которыми они как нянюшки ухаживали, мыли, чесали, гулять водили…

Тотчас по приезде барыня увеличила дворню. У стариков было всего трое дворовых, а ей, молодой, понадобились всякие лакеи и горничные, и главные смотрители за собаками в помощь приживалкам.

Стали брать людей в село кто понарядливее да кого хвалят. Ивана, на грех, то ж похвалили новой барыне, что-де славный мужик.

И попал Иван в дворовые. На его долю пришлось: воду возить, печи топить, в кухне помогать и у одной из приживалок состоять для ухода за тремя псами.

Вместе с приездом барыни завелись и порядки другие. Бывало, на селе пальцем никого господа не тронут, а тут прибыл новый управитель, пошли гулять розги и отстроили у конюшни чулан, куда стали запирать виноватых до порки и после порки.

Управитель был не из русских и говорил чудно, хотя понять его и можно было. Он был лют и скоро такого страху нагнал на всех, что мужики боялись к нему на глаза показаться.