– Кровянки вам захотелось, – недобро пробормотал Семенов, – кровянки… Лучше бы в окопы отправились, немаков малость пощекотали, отогнали бы их на свою территорию. Там возбуждаться надо, а не тут… Ну-ну, – Семенов усмехнулся, повернулся к казакам, сопровождавшим его, и молча повел головой в сторону.

Те все поняли без слов и выдернули из ножен шашки.

Дружинники все одновременно, буквально единым движением, затормозили, некоторые – с готовностью вытянутыми в беге руками – как намеревались схватить супостата, так и застыли, лица их сделались нерешительными… Как же брать супостата, ежели его охраняют желтолампасники с саблями наголо, но комендант вновь подогнал их резким вскриком:

– Арестовать его!

И дружинники пошли на казаков.

Семенов выдернул из кобуры револьвер:

– Наза-ад!

– Арестовать его!

Через минуту дружинники уже бежали к темному, с сырым от мокрети верхом зданию станции, блажили испуганно, двое из них зажимали руками раны, оставшиеся после тычков казачьими шашками – дело дошло и до этого.

Недалеко от себя Семенов увидел дежурного по станции – меланхоличного старичка в фуражке с красным верхом, махнул ему револьвером:

– Отправляйте немедленно поезд!

Старичок спокойно и деловито, будто и не было никаких стычек, щелкнул крышкой часов:

– Рано еще!

– Отправляйте немедленно поезд! – Семенов направил на старичка револьвер.

Тот вздохнул:

– Ладно, пусть начальство оторвет мне голову, но грех на душу я все-таки возьму! – Старичок дунул в свисток и поднял над головой разрешающий жезл.

Паровоз дал гудок, вхолостую проскреб колесами по стали рельсов, выпустил длинный горячий клуб пара, снова проскреб колесами по рельсам – колеса провернулись беспрепятственно, будто были намазаны жиром – и в следующее мгновение сдернул состав с места.

Семенов прыгнул в вагон, за ним последовали казаки.

Вечером сибирский экспресс прибыл в Читу.

Обстановка в Чите была более спокойная, чем в Иркутске, и Семенов вздохнул освобожденно – здесь ему некого было бояться. На следующий после приезда день он собрал своих сторонников, угостил их чаем, колбасой, поставил монопольку[37], призвал:

– Все на борьбу с Советами!

Наметил есаул Семенов и новую географическую точку для своей дальнейшей дислокации: станция Даурия – место глухое, припограничное, хорошо защищенное, да и навозом там не пахнет. Для Читы запах навоза – родовой. Город стоит на песках, всякий, даже самый малый ветерок вышелушивает городские улицы насквозь, выдувает песок, обнажает корни деревьев, отчего сосны валятся на крыши домов, дожди тоже вымывают песок… И вот некая мозговитая голова придумала способ борьбы с потерями почвы – навоз.

Смешанный с песком навоз – это вполне плодородная штука, позволяющая давать урожаи не меньше, чем в Воронежской губернии; березовый либо еловый росток, опущенные в такую почву, очень быстро превращались в деревца. Дело, конечно, благое, но вот амбре… Запахом конюшни пропахли все местные дамы, даже самые знатные.

В Даурии этого запаха, слава богу, нет.

И все же пока не сформирован штаб, из Читы уезжать нельзя. Плюс ко всему надо было получить, а точнее, пробить для будущего монголо-бурятского формирования кое-какие деньги. Нужно было заслать своего «казачка» и в местный совдеп.

Как-то вечером к Семенову пожаловал младший урядник Бурдуковский, которого Семенов знал давно и ценил.

– Есть у меня, ваше высокоблагородие, один человек… Может быть, и никакого «казачка» засылать не придется, – сказал он.

– Кто?

– Член местного совдепа.

– Как его фамилия?

Бурдуковский нагнулся к есаулу и произнес шепотом:

– Замкин. Очень надежный гражданин – любит, когда в кармане у него гремят серебряные монеты. Такие люди – самые надежные.