На западной окраине Млавы что-то горело, черный дым косо струился над домами. Полыхали то ли штабные бумаги, для верности облитые химической либо бензиновой дрянью, то ли резиновые противогазовые комбинезоны, завезенные немцами на этот участок фронта, о чем у русских имелись данные разведки, то ли чаны со скипидаром, которые германские медики, пуще косоглазия и поноса боявшиеся всякой заразы, всякий раз пускали в ход, когда подыхала лошадь или для покойников была вырыта слишком мелкая могила. Черный косой дым, тянувшийся над землей, оставлял в душе ощущение беды. Город был пуст – на улицах ни одного жителя.

Сверху было видно, как во дворе аптеки, украшенной зеленым крестом и рогами неведомого зверя – костяные сучья были диковинно изогнуты, торчали вкривь-вкось, – около убитой лошади крутится беспородная собачонка с поджатым хвостом, клацает зубами, трусливо оглядывается, не огреет ли кто ее палкой сзади? Рядом с домом, крытым крашеным железом, тлеет воронка – из круглой ямы вьется свежий парок, похожий на дым, будто на дне воронки разложен костерок, и снежный мусор тает на жарком огне. А может, там догорает чья-то душа…

Стыло в городе Млаве, тоскливо, пусто.

Хотелось есть. Та малая часть продуктов, которую казаки взяли с собою, была израсходована, животы подвело, подступала сосущая голодная боль.

– Ваше благородие, а немчуки не могли угнать из города жителей? – спросил Никифоров, обеспокоенный давящей пустынностью пейзажа. – А? Ни одной живой души в нем…

– Не должны, – неуверенно ответил сотник.

Корнет Коншин со своими драгунами прискакал уже в ночи – хорошо, ночь на этот раз выдалась светлая, невидимый месяц неглубоко спрятался в облаках, время от времени выглядывал в промоины, словно ему было интересно, что происходит этой ночью на земле.

– Ба-ба-ба, сотник, – громко провозгласил корнет Коншин, – а ведь вы действительно с одним казаком взяли этот твердый орешек – город Млаву!

– Не с одним казаком, а с десятью, – сухо поправил его сотник. – В начале операции нас было десять человек.

– Поздравляю! – горячо воскликнул Коншин, огляделся повнимательнее; молодое розовое лицо его передернулось, будто от холода, и он невольно поежился: – Неуютно тут как-то. Нечистой силой попахивает.

В штаб бригады корнет отрядил двух драгунов с донесением, подтверждающим донесение сотника Семенова: «Млава взята!»

В первом часу ночи бригада забайкальцев вступила в город. Впереди казаков на белом, четко выделяющемся в лунном сумраке коне двигался начальник бригады генерал-майор Киселев.

Увидев Семенова, он согнулся в седле, хлопнул перчаткой по погону:

– Молодец, сотник! Всем нос утер, показал, как надо воевать. – Киселев повысил голос. – Капитан Бранд!

Капитан молча вытаял из ночного сумрака.

– Представьте телеграфно сотника Семенова к награждению Георгиевским оружием.

– Сотник уже представлен к ордену Святого Георгия… Не успел получить.

– Вот и получит… И орден и оружие. Все вместе.

К слову замечу, за эту операцию сам начальник бригады генерал-майор Киселев был также награжден орденом Святого Георгия Победоносца – высшей боевой наградой, вручаемой офицерам.

Воевал Семенов лихо, совершенно безоглядно, с выдумкой, храбро, хотя особых безрассудств тоже не совершал. Если бы его биография закончилась только боевыми подвигами на фронте, если в дальнейшем Семенов, как, впрочем, и Колчак[14], не вмешался бы в кровопролитную схватку, именуемую Гражданской войной, он вошел бы в число великих граждан России, почитаемых во все времена, при всех властях.

Но этого не произошло.

На фронте наступило затишье. Окопы были завалены снегом, и он все сыпал и сыпал, накрывал пушистым одеялом землю. Солдаты, чтобы хоть как-то согреться, прямо в окопах жгли костры, не боясь, что немецкие артиллеристы засекут отблеск пламени и накроют костер снарядом. Холод считался большой бедой, гораздо большей, чем вражеские снаряды. Из немецких окопов также валил дым, поднимался в небо десятками тонких столбцов.