Семенов наскоро, карандашом зарисовал расположение проволочных заграждений и отправил в штаб бригады, отрядив для этого еще одного казака – у капитана Бранда сведения должны быть самые свежие.

Тут к Семенову на закраину, пригнувшись, словно по нему стреляли, вскарабкался младший урядник Заметнин – шустрый скуластый казак в длинной шинели, шлейфом волочившейся за ним. Заметнину несколько раз предлагали укоротить шинель, чтобы было удобнее вспрыгивать в седло, но тот решительно пресекал все попытки.

– Вот этого как раз и не надо делать. Такая шинель не только меня – лошадь греет. Разве вам неведома старая казачья истина: держи лошадь в тепле, голову в холоде, пузо в голоде? А?

Истина была известна, поэтому казаки со смешком отскакивали от Заметнина.

– Смотри, как-нибудь запутаешься в полах – оконфузишься.

– А потом в собственной шинелке оправляться можно, как в сортире, очень это удобно, – наставлял своих товарищей Заметнин. – Я видел одного солдатика в длинной шинели на вокзале. В стороночке он поставил свой фанерный чемоданишко, сел на него, прикрылся шинелью и вроде бы задумался. Потом встал и ушел. После него что осталось? Правильно – дымящаяся кучка дерьма. Так что не замахивайтесь на длинные шинели, станичники. Коротких шинелей много, длинных мало…

– Ваше благородие, немцы, – проговорил Заметнин почему-то шепотом.

– Где? – спокойно спросил Семенов.

– В низинке, у шоссе. Около костра сидят. Картошку, похоже, пекут.

– Как же, станет тебе немчура лопать картошку, – Семенов хмыкнул, – им гусиную печенку подавай, свиные ножки, начиненные чесноком, сосиски и тушеную брюкву. А ты, Заметнин, картошку… Низко летаешь.

В низине справа горел небольшой, совершенно не видимый на расстоянии костер – дым растворялся в воздухе, около огня сидело человек восемь немцев, люди загораживали костер.

На шоссе, около проволочной рогатки, еще два человека – часовой и подчасок постукивали сапогами друг о дружку, колотя ими громко, чтобы не замерзнуть. Шоссе было пустынным. В стороне от костра был отрыт окоп и накрыт кусками фанеры, несколькими старыми дерюгами, ветками. Это и был окоп сторожевого охранения. Из-под дерюг торчал шпенек трубы, похожей на самоварную: у теплолюбивых немцев в окопе стояла печушка. Воевали они с удобствами.

Если осмотреть местность получше, то, надо полагать, найдется и сортир. Сотник не выдержал, насмешливо дернул головой, словно унюхал что-то нехорошее. Сортир на фронте – опасная штука, особенно если в него попадет снаряд.

Это был тот самый пост, о котором Семенова предупреждал прапорщик.

– Молодец, Заметнин! – похвалил он младшего урядника. – Возьми казака и ползи по-пластунски к шоссе… Там замри до моего сигнала. Мы устроим немакам маленький фейерверк.

Заметнин понимающе кивнул и, прихватив с собой одного казака, растворился в утреннем пространстве. Еще четырех человек Семенов отослал на другую сторону оврага, приказав залечь там.

Было по-прежнему тихо – немцы сидели у костра молчаливые, сгорбленные, чем-то подавленные, один из них – крупный, носастый, хорошо видимый в бинокль, – ворошил железным прутом огонь.

– Сейчас тебе не до костра будет, – пообещал Семенов и, пристроив на глиняной колтыжине цевье карабина, поймал на мушку носастого, нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел.

Немец поднялся над костром во весь рост и рухнул в огонь.

Слева от Семенова грохнул залп – казаки поддержали своего сотника. Немцы бросились от костра врассыпную. У огня остались лежать еще двое. Казаки, поспешно перезарядив винтовки, дали еще залп, но залп этот ушел в белый свет – немцы прыгали, как зайцы, поймать такую цель – мятущуюся, нервно двигающуюся, неуловимую – штука непростая даже для охотника, привыкшего стрелять в глаз верткой белки.