– Вр-решь, не уйдешь, – пробормотал сотник вновь, открывая рот. Свист возник опять.

Продолжалась эта странная скачка долго – минут семь, но Семенов заставил немчика уйти с накатанной грунтовой дороги в поле, где лошади увязали в мокрой фиолетовой земле, потом снова загнал на грунтовку – по ней все-таки легче было скакать. В конце концов сытый мерин под немчиком стал спотыкаться и всадник, испуганно вываливая из орбит крупные светлые глаза, остановился, поднял дрожащие, испачканные грязью руки. Сотник неторопливо засунул шашку в ножны, подъехал к немчику и сдернул с него, будто хомут через голову, перевязь с саблей в блестящих ножнах, проговорил тихо и устало:

– Все, отвоевался ты… Пукалку свою тоже сымай, – показал пальцем на карабин, о котором за все время погони немчик так и не вспомнил, – она тебе ни к чему…

Тут подоспели запыхавшиеся забайкальцы, дружно позадирали лохматые папахи:

– Н-ну, ваше благородие! Вы и даете!

– Чего? Чем недовольны? – Сотник недоуменно глянул на казаков: может, он действительно совершил проступок, требующий наказания?

– Всем довольны, – засмеялись казаки, – только отрываться от народа нельзя. Так и сгинуть можно.

– Бог не выдаст, свинья не съест, – привычно проговорил Семенов, потом понял, что сказанул не то, виновато наклонил голову: – Извиняйте, казаки! Повинную голову меч не сечет. Больше такого не будет. В горячке все произошло.

Казаки были настырны.

– Обещаете, ваше благородие?

– Обещаю, – твердо произнес Семенов.

Но обещание так и осталось обещанием: война – штука горячая, кровь вскипает в несколько секунд, а в бедовом потомке казаков из караула Куранжи Дурулгеевской станицы кровь вообще была на несколько градусов выше, чем у остальных казаков, поэтому Семенов и воевал так лихо, не оборачиваясь назад, не окружая себя большим количеством верных бойцов и не страхуя себя подмогой – исходил из момента, быстро принимал решение и старался бить наверняка. За эту безоглядность, ухарство, всегдашнюю готовность рисковать казаки его корили и одновременно любили.

– Принимайте оглоеда. – Семенов подтолкнул к казакам немчика, круглые водянистые глаза у того вновь едва не вывалились из орбит от страха. Он закричал слезливо:

– Найн, найн, найн!

– Никто тебя не тронет, дурак, ты в плену, – сказал ему Семенов, – значит, лежачий. А лежачих в России не бьют. Жалеют.

«Обозы всей нашей бригады и наше полковое знамя были отбиты и спасены, – написал впоследствии Семенов. – Всего было захвачено немцами и отбито мною свыше 150 обозных повозок: головные эшелоны артиллерийского парка 1-го конно-горного артиллерийского дивизиона и около 400 человек пленных, кроме того, наша бригада получила возможность закончить свою операцию по овладению Цехановым, который был занят нами.

По результатам это дело кажется маловероятным, и осуществление этого подвига разъездом в десять коней объясняется внезапностью налета, быстрым распространением паники среди противника, эффект которой завершил начатое, не требуя легендарного героизма от исполнителей. Мои потери в этом столкновении выразились в одной раненой лошади.

За описанное дело я получил орден Св. Великомученика и Победоносца Георгия 4-й степени, а казаки были награждены Георгиевскими крестами»[11].

Ну что ж, по делам и награды. А награды были достойными.

Прошло двадцать дней. Немцы начали вытеснять наши части из Восточной Пруссии – делали они это умело, жестко, и тогда русское командование решило: хватит немчуре наступать! Пора ворога остановить. Наметили ударить по Млаве – неприметному тихому городку, имевшему узловое значение – городок копной сидел на шоссе, по которому немцы подвозили в свои войска питание, боеприпасы, оружие, фураж.