В сущности, об этом же говорит и Юнг в своей знаменитой работе «О природе психе», в которой он демонстрирует пример такого более глубокого анализа и подхода к исследуемому предмету. В частности, Юнг высказывает здесь следующие, далеко идущие тезисы: «Если, согласно ныне бытующим точкам зрения, психическая система совпадает или попросту идентична нашему сознанию, тогда мы, в принципе, способны знать все, что может быть познано. В таком случае нам не о чем больше беспокоиться. Но если окажется, что психе не совпадает с сознанием и, более того, функционирует бессознательно подобным или же иным, чем ее сознательная область, образом, тогда нам следует основательно призадуматься» (К. Г. Юнг, цит. по изд. 2002).

Однако, как показал дальнейший ход более чем столетних событий в развитии наук о психике, «более глубокий анализ мысли» и углубленная разработка вопросов, над которыми «следовало основательно призадуматься» не были сильной стороной последователей Джеймса и Юнга. Из неопределенного семантического поля первичного обозначения категории психического как «души» ими было выведено понятное – в эпистемологических установках классической науки – функциональное содержание «психики». Действующими научными институтами понятие «души», таким образом, было переправлено на склад архаических артефактов, либо делегировано в сферу компетенции религиозных институтов (что, по сущностному контексту такого «отсыла», равнозначно).

Тем не менее, возможность продвижения в направлении, обозначенном этими великими авторами, безусловно существует даже и в эпистемологических реалиях дня сегодняшнего. Так, например, дифференцированные структурные характеристики анализируемых понятий души и психики могут быть выведены исходя из углубленного понимания способов получения знаний или опыта, дающих некие представления о функциональной активности исследуемых «частей» психического. При этом мы будем помнить, что информационная ценность и эвристичность данного фрагмента эпистемологического анализа прямо связана с наличием выверенных – в контексте идеи объемной реальности – комментариев в отношении психотехнического оформления изучаемых способов репрезентации феноменов психического.

Итак, в секторе официальной науки существует устойчивое представление о том, что какого-либо объективного метода исследования предметного поля понятий «души» и «духа» (смутных и неопределенных, в частности, и по этой причине) на сегодняшний день не существует. И что «душу можно наблюдать только с помощью души» (К. Г. Юнг, цит. по изд. 1996). И далее Юнг разворачивает это последний тезис следующим образом: «Доступная феноменологическая точка зрения на то, что есть душа, не исключает существования веры, убежденности, основанных на всякого рода достоверных переживаниях, так же, как и не оспаривает их возможной значимости. Однако психология не имеет достаточно средств, чтобы доказать их значимость в научном смысле». Соответственно, с обозначенных феноменологических позицией понятия души и духа представляются «непосредственными психическими феноменами, отличными от других психизмов… Отличительными признаками данных феноменов являются, во-первых, принцип спонтанного движения и деятельности, во-вторых – стихийная способность продуцировать образы независимо от чувственного восприятия, в- третьих – автономное и независимое манипулирование этими образами». Такого рода феноменологическое оформление активности психического Юнг предлагал изучать еще и посредством анализа сновидений, мифов, сказок, в основе которых, как он полагал, лежит особый язык символов, смыслов и образов, раскрывающих сущностные аспекты активности рассматриваемых понятий души и духа. В отношении стержневой характеристики функциональной активности такой инстанции, как дух, Юнг высказывался в том смысле, что дух есть подлинный носитель жизни, динамический принцип, составляющий по этой самой причине классический антитезис материи – антитезис ее статичности и инертности. Поразительное и очень точное высказывание, не менее значимое по своему глубинному смыслу, чем