Животные метались по периметру стремительно сжимающегося огненного кольца. Звери выли, огонь ревел. Нестерпимый жар прибивал к земле. Девушки жались к друг другу спинами, взявшись за руки, когда огонь уже смыкался вокруг них. Тут же были и медвежата, несколько оленей, тетерева и ежи. У ног девушек вились змеи вперемешку с зайцами и детёнышами лис. На плечах теснились птицы, распевая свои последние трели, и щемились ящерицы, отбрасывая хвосты. По рукам взбирались кузнечики и жуки. Пушистые и когтистые, пернатые и чешуйчатые, милые и пугающие – все они вжимались в девушек, ища защиты. Под спецовку Февралины забилась та самая белка, на которой они прежде пытались уйти от погони.

Треск огня был похож на хруст исполинских челюстей, разжёвывающих мир. Языки пламени дрожали от нетерпения впиться в очередную плоть, воздух обжигал лёгкие, а всё вокруг было покрыто беснующимся маревом. И вот оно вцепилось своими зубами в последний островок жизни этого леса, всего за минуту не оставив ничего, кроме эха погибающей жизни. Последние язычки дожевали органику и иссякли. Над огромным пустырём всё так же нависало изображение техноратора. Убедившись, что от ополченцев ничего не осталось, его образ растворился в воздухе.

***

– Н-е-ет! Нет, нет, нет!

– Августина, её уже не спасти.

Мужчина склонился над девушкой, которая обнимала бездыханное тело мёртвой союзницы. Девушка не слушала, только до хруста суставов стискивала пропитанную кровью ткань.

Двое мирных раторов показались из-за холодильника. Мужчина молниеносно среагировал, наставив на обоих коррозивную пушку. Раторы не шелохнулись. Мужчина выдохнул чуть свободнее.

– Я не могу оставить её здесь, – сдавленно произнесла Августина.

– Придётся. Послушай, я понимаю, потерять ещё и…

Чувство на уровне инстинкта пронзило мужчину. Он успел только обернуться, когда увидел, как один из «мирных» запустил в них ножом.

– Берегись!

Он едва успел прикрыть собой Августину, как нож вошёл ему в спину.

– Ноябрь! – взревела она и, выхватив у него пушку, спустила всю обойму в раторов.

Пока те догнивали под действием ускоренной в тысячу крат коррозии, Августина оттащила Ноября подальше от выхода с кухни.

– Нормально, похоже протоколы мирных тоже уже переписаны, – морщась от боли, сказал тот. – Я могу сам, помоги только встать.

Запрокинув руку Ноября себе на плечи, Августина помогла ему подняться.

– Быстро, уходим!

– Кровь. У тебя сильное кровотечение.

– Позже разберемся, залепи пока глиной. Сейчас явятся каратели.

Девушка стиснула зубы.

– Апрель… – произнёс Ноябрь и сильно закашлял, – Апрель должен был уже вывести Октябрину и Февралину. Если не успеем, отправка состоится без нас. Брось меня и иди.

Девушка не выдержала и отвесила мужчине мощную оплеуху. Ноябрь тут же скривился от боли, хватаясь за спину.

– Прости! – извинившись, Августина подстраховала Ноября, чтобы тот не упал. – Как же вы, мужики, любите погеройствовать! Пожалуйста, заткнись и не склоняй меня больше к насилию.

– Больше раторов я боюсь только тебя, – едва слышно произнёс Ноябрь.

– Что?

– Говорю, боюсь, будем медлить – не успеем. Ладно, вперёд.

Кое-как они добрались до вестибюля. Августина оставила Ноября около стойки рецепции, где он не разбираясь разрядил оружие во всех мирных раторов, попавшихся на глаза.

– Сколько? – спросил он её, медленно съезжая по стенке.

Девушка достала небольшую прозрачную колбу, ссыпала из-под посеребрённой крышки немного какого-то порошка и, макнув туда палец, жирным слоем принялась втирать его в сетчатку своего глаза. Как только слёзы увлажнили глаз, она выглянула за дверь и направила в ближайшее здание луч своего зрения. Она могла изменять его направление, управляя веком, что позволяло огибать любые преграды и наблюдать даже то, что происходит за зданием. Когда взгляд её достигнул искомого, она произнесла: