Асимметрия эго Баксай Лавров

Изящное движение кисти, и сочный глянец мерно растёкся по полотну. Краски напитывались блеском, блеклые полутона оживали. Промакивая холст, пористый валик вбирал густые излишки, безропотно повинуясь движениям мастера. Ссутулившись у подножия величественной картины, он кропотливо, штришок за штришком воскрешал в той утраченное величие. Тишина и полумрак, казалось, следили за каждым медленным, но выверенным движением. Мёртвое пламя искусственных свечей, освещавших работу, ни разу не дрогнуло за все четверо суток беспрерывного труда. Как и рука, в которой было всё, кроме жизни.

Безмолвие сотряс треск. Громовым лезвием он вспорол тишину, нанеся свой удар прямо из-под картины, разорвав и её, и стену, что была позади. Железо, бетон и стекло брызнули в галерею, пронзив всё, что встретилось на пути. По лестнице, идущей от картины вниз просторного помещения, несуразно скатился окровавленный труп молодого мужчины. На месте, где ещё мгновение назад висело художественное наследие, зияла дыра, сквозь которую тяжёлой поступью вошла бездушная машина. В неоновом свете, замаранном пылью, её человекоподобная фигура победоносно возвышалась над бездыханным телом своего праобраза. Сфокусировав оптику на беглеце, техноратор начал спускаться, впечатывая осколки, обломки и грязь в полотно красной ковровой дорожки.

Потухшие бутафорские свечи, как и всю эту часть галереи, заволокло полумраком, но даже его сгустки не сумели укрыть невзрачное шевеление от датчиков вторженца. Левая рука техноратора вплоть до плеча ощетинилась смертоносным оружием. Под прицелом предстал другой техноратор, совершенно безобидный, со статусом музейный работник – именно такое сообщение прочитал вторженец на панели перед своей оптикой. Инфракрасные датчики выхватили сначала покорёженный силуэт музейщика, застрявшего в переломанной балюстраде, а потом и серийный номер, под которым он числился. Убедившись в отсутствии опасности, вторженец спустился вниз к трупу.

Искра жизни уже погасла в человеческом глазу, а вот лицо ещё удерживало исказивший его вопль боли, который также был здесь ненадолго и которому суждено вскоре сойти в небытие вместе со всей остальной органикой. На внутренней панели вторженца выскочило окно с небольшим списком, из которого удалилось ещё одно имя. Следуя протоколу, техноратор сделал посмертное фото, после чего изъял мозг погибшего. Пока биологическое содержимое упаковывалось в специальный контейнер, пришло ещё одно сообщение, в коду которого была просьба о помощи – от того самого музейщика. До блеска начищенная узорная плитка лопнула под ногами вторженца, когда он, оттолкнувшись, прыгнул в сторону бедолаги. Вместо помощи он обрушился на того всем своим весом, проломил им лестничный марш и впечатал в пол первого этажа, размозжив большую часть его микросхем. Они рухнули около мертвеца прямо в лужу его ещё теплой крови, которая значительно расползлась по полу.

Не успел музейщик дёрнуться, как получил сокрушительный удар прямо по блоку оперативной памяти, что располагался в области головы. Титановый кулак вмял «лицо» музейщика, вывернув его наизнанку. Под обшивкой головы засверкали яркие вспышки, а из-под трещин металлической кожи словно потроха вывалились перебитые провода. Музейщик вздрагивал в такт замыканиям, точно живой организм, натуралистично срыгивая отолит. Техноратор-агрессор наблюдал за этим какое-то время, затем произнёс: «Твои обновления не содержат протокола корректной коммуникации, значит пойдёшь в утиль».

В динамике ратора, напоминавшем людскую ушную раковину, раздалось сообщение: «Ополчение движется по ледовитым сетям к серебряной стреле. Для перемещения используют теневую закромаху. Ведём преследование». Тогда ратор воззвал к Единству, и то незамедлительно распахнуло перед ним всю внутреннюю сеть. Там он нашёл это же сообщение, но уже более развёрнутое, с прикрепленными файлами и прямой трансляциией погони. Ратор не стал загружать их, он и так знал, что от него требуется. Оставив железо и кости в перемешавшейся луже крови и отолита, он взошёл по лестнице обратно к раскуроченной стене. Перед тем как выйти, он на мгновение остановился. Под ногами лежали изуродованные взрывом и растоптанные техноратором обрывки картины с мотивами конца людской эпохи. Части полотна были так перепачканны и изувечены, что человеческие фигуры на них выглядели как серо-зелёные болезные создания, совершенно на себя непохожие. Не проявив интереса и не оглянувшись напоследок, ратор вышел во внешний мир.

Уже потемневшие брызги крови были наляпаны по всему тротуару перед фасадом исторического музея. Ратор сфокусировался на обломках своего летательного аппарата, что ещё недавно уничтожил обладатель мозга в его контейнере, и произнёс:

– Глизе!

Тротуар перед ратором ощетинился. Мелкие переливающиеся оттенками синевы чешуйки стянулись в бетонно-железный бутон, который расцвёл тысячью острых, как бритва, зубов. В глубине технологического цветка зажглись несколько десятков алых похожих на глаза огней.

– Это биологический процессор одного из ополченцев, – произнёс ратор, ставя контейнер рядом с собой перед уменьшенной копией Эбиглизаре. – Его нужно доставить в Улей с помощью примитивной транспортировки, а меня – по этим координатами, но не в такой, – ратор указал на повреждённые в бою с человеком элементы обшивки, – а в исходной конфигурации.

В воздухе вспыхнули цифры пункта назначения. По бутону прокатилась волна, встряхнувшая чешую, и немедля он заглотил ратора, принимаясь усердно пережёвывать изношенную сталь. Рвались провода, комкались железные позвонки, мялись защитные титановые пластины и скелет, пока ратор безэмоционально смотрел со дна глотки наружу, превращаясь в беспорядочное месиво внутри железобетонной пасти.

***

Словно невидимая плеть, ударная волна заставила подскочить здание, тряхнув его до самых бетонных корней. Полопались перекрытия и окна, потрескался пол, но беглецы, вовремя увильнув, снова ушли от атаки, на этот раз полностью нырнув в тень. Незаслуженно пострадавшее многоэтажное сооружение затрепетало, точно раненая птица. Его разбросанные по округе обломки рязмякли. Потеряв твёрдость, они потекли обратно в сторону основной части, стремясь вновь занять своё место. Дом зашипел. Его чешуя блуждающими волнами вставала дыбом в отчаянной попытке устранить повреждения. Так, ему пришлось переварить несколько своих комнат, чтобы массой образовавшегося ресурса оказать себе первую помощь, пока все его части опять не сольются воедино. Прямо под проливным дождём дом зализывал свои раны, обливаясь водой, точно кровью, пока над ним в утренних сумерках, готовясь нанести новый удар, стягивались плотным кольцом технораторы.

Где-то внизу напротив пострадавшего дома зашевелилась осветительная опора. Стилизованная под лампу городского освещения давно канувших в лету двухтысячных, она тоже ощетинилась чешуёй, на которую до того не было и намёка. Тротуар, лавочка и мусорный контейнер неподалёку потеряли свою твёрдость и принялись таять. Вся эта оплавленная масса ручьями устремилась к фонарю. Словно цветок, высасывающий влагу из почвы, он вбирал в себя эти городские соки и набухал, обретая всё больший объём и массу. Наслаиваясь на него, они обращались в лепестки сот, соединяющихся в плотную чешую. Свет потух. Исчезла опора. Вместо неё, нагнетаясь, образовался бутон из нержавеющей стали, готовящийся распуститься. Начались потуги. Огромный «цветок» выглядел так, словно спешил отрыгнуть что-то из своих недр, одновременно с тем испуская из-под вибрирующей чешуи яркий голубоватый неоновый свет. Наконец, наклонившись к дороге, он исторгул из себя техноратора. Обновлённый, он выглядел так, будто до этого не участвовал в нескольких битвах. Обновлённый, но пустой.

Асфальт расступился, и из глубин поднялся хромированный рукав, который грубо вонзил ратору в темечко своё жало. Вместе с порцией отолита, хлынувшей через лицевые отверстия, из разреза глаз полился зловещий алый свет. Сознание загрузилось.

Дымящийся техноратор распрямился. Дождевые капли, падая на свежую чёрную краску, играли музыку пустоты, разбиваясь о корпус в мелкую взвесь. Оценив затраченный на своё производство ресурс, ратор поднял «взгляд» к светлеющему небу, под навесом которого уже висели подобные ему фигуры. Бутон, что был его утробой, обронил один из своих лепестков, что, отделившись, превратился в летающую платформу, ступив на которую ратор отправился вверх.

– Сколько? – спросил он, оказавшись среди себе подобных.

– Десять минут, тридцать семь секунд, – ответил возглавлявший группу ратор.

– Какой лимит?

– По нашим данным – чуть меньше пятнадцати минут.

Технораторы принялись ждать, сканируя на здании своей оптикой каждую подозрительную тень.

Предполагаемый порог был уже вдвое превышен, когда на балконе семнадцатого этажа одна из теней сгрудилась и вкрадчиво поползла вдоль бетонного парапета. Незамедлительно в это место вонзилась ракета, разорвав его и ещё четыре прилегающих уровня. Рокот, последовавший за разрывной мощью, уничтожил все стеклянные изделия в радиусе трёхсот метров. Но тень всё равно ускользнула. Вильнув хвостом, по змеиному извиваясь, она бросилась к следующей колонне балконов, по пути прыгая по теням, как рыба между водоёмами. Едва она успевала сменить одни чёрные воды другими, как на предыдущие обрушивался залп огня. Смертоносными очередями лупил металл по беззащитному дому. Тот как придётся заляпывал увечья, оставленные на своём теле, черпая ресурс отовсюду, что окружало его фундамент. Дом всасывал в себя всё, что могло облегчить его участь, но раторы не скупились на удары. Рвало стены, крошило перекрытия, срывало целые куски фасада, которые, конечно же, не успевали «регенерировать». Когда масса сооружения достигла критически низкой отметки, дом встал, заставив раторов разорвать построение. Пока те кружили над ним, точно разозленные осы, гигант вырвал из земли массивные сваи и, используя те в качестве опор, пустился в бегство.